Прости меня…

Кругом сияние, чистота, полированное стекло, полированные полы, полированные потолки. Очень удобно, все как на ладони, полный надзор, и никто не отвлекается.

Мы шагали по длинному, насквозь прозрачному коридору и как-то сразу попали в огромный ангар, похожий на зал современного аэропорта. Трудно было найти границы зала, не сразу можно было понять, где растут липы, внутри цеха или снаружи, так много было прозрачности, полированности, света и чистоты.

По залу тянулись четкие, длинные белые линии. Люди в белых, почти полированных спецовках склонились над бесконечным столом-конвейером. Чуть выше стола, на уровне макушек, плыла тонкая металлическая, словно живая, гибкая тысяченожка: лента с различным инструментом. Она позванивала тихо, добродушно, сама тянулась навстречу рукам, и всюду было неподвижное движение: руки — тысяченожка, руки — тысяченожка, поворот головы, руки — тысяченожка, руки — тысяченожка.

Весь конвейер был украшен понизу окошками, созвездиями цифровых указателей, непрерывно и мягко поющих счетных машин. Каждое движение, каждую секунду, каждую деталь, каждую копейку (виноват: каждый цент) отмечают они своими «кассами», передавая цифры-сигналы другим, более солидным счетным приборам. И звучит в стекле и полировке мелодия чисел, мелодия хорошо смазанного металла, рук, макушек и человеческого дыхания. В ангаре стоял непрерывный шорох.

— Вы — репортер, мой старинный приятель, англичанин, — шепнул Американец. Перед нами возник энергичный, подвижной, не связанный тысяченожкой человек, стриженный под ежик. Он протянул мне руку.

— Вот этот парень, — кивнул в мою сторону Американец, помешанный любитель. Он хорошо заплатит, помоги ему, Билл. Не правда ли, Джордж, ты не обидишь Билла? — спросил он меня.

— Конечно, — сказал я, — ты меня знаешь. Я не торгуюсь.

— Ерунда. Не в этом радость, — ответил нам Ежик. — Дядя много для меня сделал… Чертеж у вас есть?

— Вот он, — я дал ему листок бумаги.

У Ежика была крепкая хватка.

— Занимательная штука, — сказал он, — попробуем сделать.

Приходите к вечеру к моей машине — 70-00-1, в третьем ряду… Я захвачу… Какой размер вам нужен?

— Размер чего? — не понял я.

— Размер блока. Вам удобней транзисторный, микро или сверхмикро?

Я пожал плечами.

— Пойдем, — сказал Ежик, — посмотрите сами.

Он привел нас в круглую комнату, подвешенную над ангаром. Половина круглой стены была стеклянной, другая половина сплошь занята экранами телевизоров.

Это, как я понял, его кабинет. Весь ангар виден отсюда, как площадь с балкона. Мы вошли, мигнула сигнальная лампочка, Ежик потянул кнопку на консоли перед экранами. Вспыхнули два экрана, показав нам часть конвейера.

— В чем дело? — спросил Ежик.

— На третьем нет подачи, — сказал невидимый голос.

— Вижу. Пускай запасные.

— Слушаю.

Экран погас.

Ежик подвел меня к столу.

— Вот обыкновенные транзисторные детали, — он показал на коробку с горошинами. — Подойдет?.. А если нет, имеются другие. Вот, — он показал прозрачный листок, размером с монетку, — на этой стружке отпечатаны сотни микросхем с полупроводниками.

— Сколько?

— Тысяча двести восемьдесят одна.

Я не мог удержаться и не взять эту пластиночку-листик в руки. Американец подмигнул Ежику.

— Сверхминиатюризация, — пояснил тот.

— Как вы с ними работаете?

— О, микро дает возможность наладить производство схем без прикосновения рук. Ничего не надо спаивать. Радиосхемы создаются в комплексе. Их размер позволяет помещать рядом одинаковые дубли. Возможность неполадок в приборе становится ничтожной.

— А еще какие достоинства? — спросил Американец, видно, далекий от всего этого.

— В обычном полупроводниковом приемничке можно вместить в сто пятьдесят раз больше радиосхем. Это позволило нам создать электронную вычислительную машину размером не более жестянки из-под сардин. Весит она двадцать восемь граммов и содержит пятьсот восемьдесят семь деталей, расположенных на стружке диаметром, как у зернышка риса.

Ежик явно гордился, называя цифры. Ну что же, он имеет на это право.

— У меня в цехе расположены арифметические блоки вычислительных машин, которым полагается иметь размеры с этот стол, а их можно спрятать в шляпе. А если вынуть из них дублирующие детали, они станут меньше.

— Это поразительно! — воскликнул Американец. — Детали невидимы, нужен микроскоп.

— Но зато надежность их намного выше, чем у транзисторных схем. Автоматическая сборка свела на нет ошибки при монтаже, пропуски в связях. Они более термоустойчивы.

Да, ими стоило восхищаться: микрофонами с булавочную головку и радиоблоками, похожими на золотистую пыль.

— Выбирайте, — сказал мне Ежик.

— Я предпочитаю транзисторы, у меня под рукой не будет микроскопа.

— Заказ принят, — кивнул Ежик, и мы направились к лифту.

В ангаре звучал все тот же непрерывный шелест. Позванивала тысяченожка, тысячи рук двигались в такт ее слабым звоночкам.

— У вас очень сложное хозяйство.

— О, да.

— Вы один управляетесь?

— С помощником.

— Вы помните всех, кто работает здесь?

— По номерам и цвету я знаю, кто на какой линии работает.

— По какому цвету?