Прости меня

- Рядом с вами лежит маленькое государство. Кажется, не было там ни газет, ни радио, воспитывающих в другом понимании. Были штыки солдат, оберегающих ее, вашу неограниченную... Все было. Почему тот самый "любой человек" однажды предпочел автомобилям и виллам бедность, карточки, неустройство, нелегкий труд и опасность?

- О, - сказал он, откидываясь на стуле, - теперь я чувствую, с кем говорю... Но хочу вам заметить, мир сложен, и современный человек сложен. Это не монолит чувств и мыслей, движимых в одном раз и навсегда установленном направлении. Современность надо уметь видеть в разных измерениях и в противоречиях. - Он зажег сигарету, затянулся несколько раз пахучим дымом, отогнал его в сторону ладонью. - Взгляните на Землю, сказал бы я. Там раскалывают атом и шлют приборы на Луну, а в джунглях Америки, Австралии, Африки прячутся первобытные племена. Каменный век! А в горах Индии племя года хранит обряд жертвоприношения, добывает огонь трением дерева о дерево.

- Мистер Американец, вы, кажется, меняете пластинку?

- Ничего подобного! Вам хотелось положить меня на обе лопатки, но я выдвигаю довод, который для вас и для нас одинаково правилен. События не всегда укладываются в программы и расписания. Вы, например, умеете составлять графики на много десятилетий вперед. Но тогда скажите, мистер Магнитолог, объясните мне... Ваша Россия в течение жизни одного поколения ценой суровой дисциплины, беспримерного труда и лишений стала могучей промышленной державой. Она сумела совершить безысходный, как путь в Антарктиду, тяжкий поход... - он даже вздохнул, так ему стало кого-то жаль. - И понадобилось новое напряжение России, чтобы другим облегчить поход в незнаемое.

Он замолчал, предполагая, что нанес мне сокрушительный удар. Но я терпеливо слушал.

- Позвольте мне, - продолжал он, - усомниться в том, что вы сделаны крепче всех и слеплены из другой глины, что вам не надо было хороших квартир, автомашин и пирожных. Или вам не о чем волноваться, потому что вы составили некое расписание, каталог на все случаи жизни?

- Такое расписание не может составить никто. Ни бог, ни царь и не герой. Никто не может расписать жизнь по линеечкам. На то и жизнь.

- Как? Вы хотите меня уверить, что у вас, русских, ничего не расписано? Или вы боитесь полемики? Я же знаю, как все вы подкованы в политических науках.

- У меня по этим наукам всегда были тройки... Не знаю, как по-вашему отметки.

- О, превосходно! Я тогда не понимаю, кому ставят высокий балл. - Развел он руками.

Поздно вечером позвонил Начальник станции, просил, чтобы я, если не трудно, зашел к нему по неслужебному делу в дежурку при электростанции.

Надев малахай, защелкнув рукавицы, я вышел из дому и по узкому ходу, шурша мехом о снег, пошел в поселок.

В комнате пахло горячим паром, чайник огромных размеров сипел на плите, рядом парило полное до края ведро. Стекло в окошке стало сизым от пара, на стенах змеилась парная роса. Воздух был квелым и душным.

А сам хозяин встретил меня смущенно.

- Парная баня, - сказал я.

- Ты угадал, - он виновато моргнул рыжими редкими ресницами. - Помоги мне, пожалуйста... Позвоночник пошаливает. Надо прогреть, а я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Пока спят...

- А доктор? Почему не сказать ему?

- Давай напрямик. Ты у нас вроде гостя, сегодня с нами, завтра тебя нет. Нашим сказать - ужалеют. Могу выскочить отсюда, и, кто знает, пошлют ли снова. Шалости в позвоночнике не для этого курорта. Могу положиться только на тебя.

- Ну полагайся.

- Молчать будешь?

- Могила.

Мы прикатили железную бочку из тамбура. Я наколол снегу, и мы уложили его на дно бочонка. Потом опрокинули туда ведро горячей воды. Снег зашипел, в комнате запахло весенними талыми лужами.

Начальник станции разделся. Был он смугл до пояса, не по здешним краям.

- Удивляешься? Мы там загорали, на берегу, на базе. Минус два - но загорать одно удовольствие. Десять минут каждый день.

Он влез в бочку, оперся локтями на кромку, поежился.

- Потом подольешь мне кипяточку. Извини, если что.

- Глупости, - сказал я, - надо, значит, надо. Все равно спать в такую светлынь трудно.

- Ты у нас, я вижу, полуночный, время твое такое. А ребята приноровились, храпят... потомственные полярники... вместе мы...

Из бочки выглядывали плечи да голова.

- Говорю, как из бочки, - скаламбурил он.

- Пора?

- Подлей, - сказал он.

Я прихватил чайник тряпкой, стал подливать па внутреннюю стенку, чтобы не спалить ему кожу. Он покряхтывал, шевелил смуглыми лопатками, вгибал спину. Я сел, поставив чайник обратно.

- Повезло тебе, я смотрю, - сказал он, - замучает Американец.

- А куда ему податься? Говорить не с кем.

- Ну, я тоже по-ихнему знаю.

- Ты человек строгий, начальство.

- Пугливый он, что ли? На берегу спуску не давал.

- А я для него человек новый. Да и парень он интересный, пусть ходит.

- О политике небось? - спросил Начальник станции.

- Умеет.