Прости меня, луна

— Говори!

— Нет Елизаветы в скрытом монастыре и никогда не было! — колдун признал Камень Правды. — Умерла в тот же день, как покусилась на жизнь нынешней королевы Беатрис.

— Свон?

Рейвен кивнул.

— Извести она свою будущую невестку хотела. Ненависть в ней пылала…

— За что же?

— Права ты была, когда спрашивала, не брат ли с сестрой родители Генриха. Родные они. По отцу. Да! Артур Пятый двоюродную сестру Елизаветы в полюбовницах держал.

— А что же он сына своего от дочери не отвадил? Или забыл закон «Брат и сестра», что диктует смерть его нарушителям, какими бы родовитыми они ни были?

— Так не знал он! И умер в неведении. Королева ему ни за что не открылась бы, что самолично с его полюбовницей и их ребенком расправилась. Да кто же думал, что девчонка выживет и с сыновьями королевскими сблизится? Потому и решилась Лизаветушка на отчаянный шаг — покончить с мужниным отродьем. Я сам и Адов огонь готовил, который должен был Свон без следа испепелить, а оно вон как вышло: Елизавета сама от него погибла.

- А тебе откуда ведомо, что опальная королева не в монастырь ушла, а смерть отыскала?

Рейвен, не поднимая головы, показал пальцем на хрустальный шар, что и сейчас стоял на полке.

— Ух, какой у тебя знатный кристалл, — любопытство заставило Добрю выбраться из кресла. — Никогда такой большой не видела.

Она подошла ближе, провела ладонью по поверхности стекла. Тьма, что крутилась в нем, потянулась за ее рукой, собралась живой кляксой под пальцами, вторя их контуру.

— Не тронь! Ему более тысячи лет. И он давно уже ничего путного не являет.

— Не Хейринга ли шар?

— Его самого, — Рейвен с трепетом смотрел, как тьма, отлипнув от руки монахини, вновь закрутилась, рождая причудливые образы, прочесть которые не было никакой возможности. — Вечная память колдуну!

— Ты знаешь, а мне и сейчас не верится, что он ушел от нас навсегда, — Добря тоже не могла оторвать глаз от скручивающейся в спирали мглы.

— Великие не уходят, их свет распадается на частицы и оживает в людских сердцах. Так и наша магия когда-нибудь проснется в каком-нибудь мальчишке…

— … или девчонке…

Тьма сгустилась и вдруг собралась в куб, который начал вытягиваться в высоту. Рейвен и Добря застыли, боясь даже дышать.

А за хрустальным стеклом уже можно было рассмотреть и каменную кладку торопящегося ввысь здания, и остроконечную крышу, под сенью которой образовался колокол. Железная чаша дрогнула, и хоть родившийся звук нельзя было услышать, его обозначила стая воронья, кинувшегося в разные стороны.

Один удар, другой… Колокол раскачивался все сильней! Вот следом за ним дрогнула и сама башня! Качнулась и начала медленно заваливаться на бок, ломаясь по изгибам каменной кладки, унося вместе с собой вниз и онемевший колокол…

— Что это?! — выдохнула Добря.

— Никак какому-то монастырю конец пришел, — тяжело сглотнул Рейвен и перевел глаза на монахиню. — Уж не ваш ли Большой Язык завалился?

— Мне надо домой! — резко засобиралась Добря. Кинулась к суме, что лежала на поручне кресла.

— Семежизнь оставь! — всполошился Рейвен. Заметив красную склянку на столе, успокоился, но оказалось ненадолго. Услышав грохот из соседней комнаты, сплюнул. — Все ж таки разнесла стену, не найдя дверь!

* * *

Утро опять не задалось.

Луна проснулась от шорохов и тихого плача.

— Что? Что случилось?

— Уезжаю я…

Лилия стояла одетая, пальцы мяли небольшую котомку, в которой вещей-то было раз-два и обчелся. Кроме смены нижнего белья воспитанники ничем особым не владели.

— Куда? Почему?

Холодный пол обжег босые ноги.

Лилия вздохнула, прижала к носу смятый платочек, который когда-то подарил в корзинке с яблоками Змей.

— Отец умер. Дядька весточку прислал. Надо ехать.

Луна обняла подругу, та беззвучно заплакала. Превозмогая всхлипы быстро зашептала:

— Хоть и обижал меня, но родной все же…

— Родной… — Луна гладила по содрогающейся в рыданиях спине.

— Но не о том больше всего тревожусь, — Лилия отстранилась и встретилась глазами с подругой. — Что дальше будет? С мамой, с братиком? Отцова родня не позволит ей без него хозяйством править. Как бы страшное не сотворили.

— А дядька? Дядька? — Луна помнила по рассказам подруги, что у матери есть старший брат, который за нее горой.

— Что дядька? Он без отца никто. Голытьба, которой милость оказывали. Нет, не оставят отцовы сородичи нас в покое, пока дом не разорят.

— Но младший брат ведь наследник? Как можно на законное зариться?

— Так и Микушу отнимут. Найдут предлог и сделают при живой матери сиротой.

— А как же ты одна собралась ехать? Не страшно? Путь ведь не близкий? Да и там, дома…

— Я… Я Змея с собой беру, — Лилия стыдливо прятала глаза. — Мы с настоятельницей уже обо всем договорились. Вместе уедем, вместе вернемся…

Резкие, какие-то извинительные объятия, и подруга скрылась за дверью.

Луна осела на кровать.

— И когда успели сговориться? — размышляла царевна совсем не о настоятельнице, а о Змее, который до недавнего времени вовсе не замечал ее подругу. Да и она в его сторону лишь фыркала. — Вот же ж Рыжий Свин…

* * *