Прости меня, луна

Миклуш сидел на первой же подводе — самой большой, какую нашел в деревне. Следом подкатило еще три — с мужиками, вооруженными баграми, веревками и лопатами. Ворох мешков, вываленных на землю, и топоры, заправленные за пояса, однозначно указывали, что гонец в красках описал находку.

— Где яма с серебром? — вперед вышел староста — крепкий мужик за пятьдесят. В деревне люди жили небогато, поскольку сестры-графини давно забросили хозяйство и хирели вместе с замком, но Дадарь, крутившийся при старухах, по мнению многих, подворовывал, отчего мог себе позволить и камзол из корпского сукна, и штанов полдюжины в отличие от тех, кто имел всего пару и сидел, не высовывая нос из дома, пока те сохли.

Носы начищенных сапог богато блеснули кожей, когда староста приблизился к краю ямы и опустил факел ниже, чтобы рассмотреть открывшееся нутро.

— Осторожно, рухнешь! — только и успел предупредить дядька Прун, когда камни под ногами старосты начали осыпаться.

— Мавка тебя побери! Почему медлил? Смерти моей захотел? — Дадарь торопливо попятился, но его жадный взгляд успел выхватить и огромный постамент, и сам гроб, что под факельным огнем сыто сверкнул серебром. Тело Корхеля воспринималось как досадная помеха, мешающая рассмотреть витиеватый узор на крышке.

«Должно быть, кто-то из древней знати спрятан в могильнике, — староста в уме подсчитывал вес погребальных предметов. — Дурак, Миклуш. Надо было втихую о таких вещах рассказывать. Поднял ор на весь поселок, как теперь от сестер находку скрыть? Земли-то им принадлежат. Заграбастают и опять по ветру пустят, неумехи…»

- К дереву, к дереву веревки привязывай! — распоряжался Дадарь, готовясь спустить в яму первых добровольцев, когда дикий крик перекрыл гул голосов.

— Корхель! Корхель, ты где?!

Люди расступились.

На поляну выскочила простоволосая женщина. Распахнувшаяся душегрейка открывала взору большой живот. Женщина крутанулась на месте, пытаясь отыскать мужа. Односельчане прятали глаза.

— Стой, Зденка, не кричи, — староста обхватил беременную за плечи. — Там твой муж.

Дадарь мотнул головой в сторону ямы. Притихшая было женщина рванула к провалу, да так прытко, что удержать ее не хватило сил.

— Кор! Кор!!! — она перешла на визг, понимая, почему муж не отзывается. — «Наврали. Все наврали! Мертвый он, иначе уже подал бы голос!»

— Стой, глупая! — дядька Прун кинулся наперерез, но не успел. Зденка замерла у края ямы, напоминающей огромный колодец. Брошенные вниз факелы неохотно освещали тело мужчины.

— Кор? — спросила женщина у тишины. Односельчане перестали дышать, страшась стать свидетелями трагической развязки.

Только душегрейка осталась в руках дядьки Пруна, когда Зденка шагнула в склеп.

Хор голосов вскрикнул сначала от ужаса, а потом от удивления, когда люди поняли, что беременная не полетела вниз головой, а нащупала под ногами лестницу, которая открылась под осыпавшимися камнями. Она тоже была серебряной.

— Ты поплачь, поплачь…

В яме уже было тесно. Тело Корхеля сняли с гроба и положили у стены колодца, тут же забыв о вдове. Дядька Прун гладил черноволосую женщину по голове. Она стояла на коленях и с усердием застегивала рубашку на груди мужа, распахнувшуюся от удара. Пуговицы не слушались, выскальзывали из дрожащих пальцев, но Зденка старалась привести одежку в порядок.

Три дня, всего три дня его не было дома, а она уже соскучилась. Ждала, напекла пирогов, а он… мертвый, в какой-то грязной яме…

Крышка серебряного гроба, сдвинутая усилием шестерых, с грохотом упала на пол и разломилась на несколько частей, открыв взорам пожелтевшую от времени шелковую ткань, которой был укрыт мертвец.

— Посмотри, мужчина или женщина, — прошептал староста, подталкивая под локоть Миклуша.

— С-с-сам смотри, — охотник будто ненароком сделал шаг в сторону самого большого куска серебра.

Дадарь скосил глаза на крышку гроба и, поняв намерение сотоварища по странному делу, усмехнулся. Прочитав про себя молитву, рывком отбросил шелк с лица покойника.

Миклуш забыл о серебре. Тяжелая тишина опустилась на пребывающих в яме. Вскоре прекратились и всхлипы вдовы, почувствовавшей, что за ее спиной происходит нечто необычное. Она повернула голову и, увидев, как вытянулись лица односельчан, поднялась, поддерживаемая дядькой Пруном, на ноги.

В гробу лежала женщина. На это указывало богатое платье и сетка, расшитая жемчужинами, на густых, не утративших блеск, волосах. Но лежала она… вниз лицом. Кружева на рукавах не смогли скрыть, что руки ее были скручены за спиной намертво.

— Это кто ж так над ней поизмывался? — растерянно произнес молодой охотник.

— Не о том думаешь, глупец, — оборвал его староста. — Спроси лучше, почему мы не видим тлен.

— И точно, — присвистнул Миклуш, подойдя ближе, — одежка точно сейчас сшитая, а пальцы не превратились в мощи…

— Так бывает, — дядька Прун втянул носом воздух. — Когда сырости нет, мертвец просто усыхает. Но почему она вниз лицом-то?