Прости себе меня

Он сдвинул стекло и, выйдя из кабины, обмотал вокруг бёдер полотенце. Телефон требовательно загудел, смещаясь по стиральной машине, и он увидел там её имя. Именно имя. Переименовал, хотя и не был уверен в том, что делает все правильно.

Но не успел принять вызов. Она сбросила, как только его рука потянулась к мобильному.

Что за хрень? И почему он так волнуется?

Плюнул на всё и, стряхнув с волос капли, вышел из уборной. Считая собственные шаги и ощущая покалывание на кончиках пальцев.

Кажется, он чувствовал её. На расстоянии. Кожей впитывал близость. Понял это в тот момент, когда приблизился к двери. Зажал пальцем кнопку, включая камеру, и глядя на неё. Стоящую перед его дверью. Нервно кусающую нижнюю губу и постоянно трогающую свои волосы. Она снова нажала на звонок.

Интересно, как она прошмыгнула через консьержку???

На выдохе отомкнул замок и неспешно открыл перед Ксенакис свою дверь.

— Ты на самолёте? — его бровь поползла вверх против воли.

— Всё ещё шутишь? — ну, конечно. Как он мог забыть, что шуток эта девочка не понимает? Никогда не понимала. Его шутки.

— Что ты забыла здесь, Муха? Что за срочность? — его рука опустилась на узел, что держал полотенце на узких бёдрах.

— Ты... — запыхавшаяся, она пыталась собрать воедино слова и мысли, что разбегались в стороны от одного его вида. Демон. Не иначе.

— Я, — Гордей отступил в сторону, пропуская Дани в свою обитель.

Чем девушка тут же воспользовалась. Прошмыгнула в квартиру и, пару секунд потоптавшись на месте, рывком сбросила с плеча свою маленькую сумочку прямо на пол.

— Я вижу, настроена ты серьёзно...

Видел. Сначала стушевался, но мигом привёл себя в норму. Привычную для себя и окружающих. Норму, которую он тренировал годами. Оттачивал и практиковал до тех пор, пока это не стало его визитной карточкой: надменная ухмылка и холодность в почти чёрных глазах.

— Я ненавижу тебя, — всё, что смогла из себя выдавить. Безусловная правда. Прикрытая едва заметной вуалью лицемерия. Но она никому об этом не скажет.

— Оу, — наиграно. Насмешливо. Всё, как обычно, — я почти ранен, Ксенакис. Это всё? Ты неслась через город, чтобы сказать мне об этом? Возможно, для тебя это станет открытием, — брюнет поддел пальцем кулон на её шее в виде кофейного зёрнышка, — но я в курсе. И довольно‐таки давно.

— Что ты сделал со мной?! — неожиданный крик заставил парня прищуриться и вернуть свои брови на место.

Что за чушь она несёт?

— Ты пьяная что ли? — осмотрел её с головы до пят. Единственное, что бросалось в глаза — она попала под дождь. Под холодный осенний дождь.

И могла заболеть.

— Что ты сделал со мной?! — повтор. И резкий толчок.

Он слегка пошатнулся от удара маленьких ладоней по его груди. Лопатки впились в скос стены и Гордеев тихо шикнул.

— Муха, ты ничего не пу...

— Ублюдок! Мудак! Чтоб ты провалился! — не успел сориентироваться и перехватить юркие ручонки.

Она так резко накинулись на Егора, что у него не оставалось выбора, кроме как сдаться.

Наверное. Не было.

И было настолько насрать.

Просто бей. Касайся меня. Впервые я даю добро. Только тебе.

Снова мелкие, но колючие удары.

Ты за этим приехала, Муха? Это тебе так нужно? Это необходимо каждому.

Вообще удивительно, как она столько продержалась?

— Ненавижу! Всем сердцем! Хочу, чтоб ты исчез! Не знать тебя никогда! — раз за разом проезжалась по его лицу. Ногтями и острыми костяшками.

А он просто стоял. Лопатками вжимаясь в стену и слегка задрав голову. Яростно стискивал челюсти. Раздувал широкие ноздри. Мышцы на шее сводила судороги. Смотрел на её воинственность со своей высоты. Любовался и ненавидел одновременно.

Что ты творишь? Что ты делаешь, дурочка?

Его руки болтались вдоль тела. Будто это не он напряжён так, словно готовится к очередному бою. Будто не он сдерживает себя из последних сил. Чтобы не остановить. Чтобы не скрутить. Чтобы дать ей то, зачем она явилась.

— Тебя надо изолировать от общества! — удары постепенно становились слабее. Её силы были на исходе, — в кого ты превратил меня?! Посмотри! Посмотри на меня! Скажи! Ты этого добивался?! Этого?! Чего ты молчишь?!

Молчал. Потому что была права.

Потому что смотрела на него вот так. Словно вся наизнанку перед ним. Вывернулась. Рассыпалась. Показала, насколько слаба.

Остановилась.

Эта тишина была чем-то большим. От неё башка гудела. Разрывалась на части. Больно.

Егор заметил, как Даниэла перевела дыхание и подняла голову. Глаза, полные непролитых слёз.

Муха.

— Это всё? — заговорил. Сухая глотка неприятно покалывала.

— Ты не имел права так поступать со мной, — всхлипнула и поджала подбородок. Смахнула с ресниц крошечную капельку.

— Я так скучал, — не мог налюбоваться ей. Проглатывал каждый взмах длинных ресниц. Даже пульсацию на её виске заметил. И как слегка дёргаются её губы от недосказанности. Она наверняка припасла для него целый вагон оскорблений и проклятий.