Прости за любовь

Дима поставил сумку и поднял два листка, упавшие к его ногам. На одном акварелью была нарисована женщина с рыжим котом на руках, очень похожим на тигренка. Она сидела на скамейке у сельского дома, над ее головой, в распахнутом окне, стояла трехлитровая банка с сиренью. Таких домов с маленькими окошками и скамейками под ними было полно в маминой деревне. На другом рисунке он увидел беседку с колоннами, увитыми розами. Дима протянул рисунки девушке. Она посмотрела на него и на мгновение испуганно отпрянула, а потом вырвала листы из его рук и сунула в папку. Схватила сумку и, спустившись с крыльца, зашагала прочь от корпуса.

– Не наш фасон, – прошептал Тарас, глядя ей вслед. – Мы выберем самое лучшее.

– Выберем? – удивился Дима. – По-моему, мы оба уже выбрали.

– Брось, здесь мы холостяки… Не тушуйся, если что, я Ленке ничего не скажу, и ты моей Людке ничего не говори. – Тарас заговорщически подмигнул и вошел в дверь. – Антонина Денисовна, – громко спросил он, – а что натворила эта… в сарафанчике?

– Ей, видите ли, понравился вид на море с чердака моего корпуса, – не оборачиваясь, ответила комендант. – А если бы ей понравился вид из моей спальни, я что, должна пустить ее туда? Художницу из себя корчит! Пусть рисует то, что видит из своего окна! Да и никакая она не художница. В моем корпусе всегда останавливается лучший московский портретист Михайлов – вот он художник, он все наше правительство рисует. А эта? Познакомиться ей надо с кем-то из моих жильцов, вот и вся ее забота!

Антонина Денисовна отперла дверь номера и вручила им по ключу.

– Устраивайтесь – и на завтрак. Я буду ждать внизу.

Трехкомнатный люкс превзошел все ожидания. В том смысле, что был на редкость безвкусным. Стены и потолок изобиловали узорчатой лепниной, почему-то окрашенной золотой краской: приклеившись крылышками к потолку, по углам и вокруг люстры висели пухлые амурчики. В пухлых золотых ручках они держали гипсовые золотые луки и целились в Диму золотыми стрелами. Добротный паркетный пол был покрыт пестрыми коврами и ковровыми дорожками, на окнах – тяжелые парчовые портьеры и гипюровые гардины. Массивное старинное зеркало в позолоченной раме, занимавшее полстены напротив кожаного дивана в кабинете, говорило о вкусах начальника хозчасти санатория или какого-нибудь партийца, который любил здесь останавливаться. Среди всего этого торчали углы полированной мебели из ДСП – новой, но с уже покосившимися дверцами. На огромном балконе стояли кресло-качалка, три стула и круглый деревянный стол, покрытый кружевной скатертью. В спальнях, расположенных по обе стороны от гостиной, интерьер был получше: мебель там была дубовая – и широкие кровати с резными изголовьями, и тумбочки, и трельяж, и шкафы.

– На кого рассчитан этот номер? – спросил Дима. – На две семьи?

– На мужа и жену, которые страшно надоели друг другу, – хмыкнул Тарас.

Никакого намека – ни цветовой гаммой, ни какими бы то ни было безделушками – на то, где женская спальня, а где мужская, не было – они были одинаковы во всем, даже в цвете покрывал. И в окнах тихонько жужжали кондиционеры! Обе ванные комнаты, расположенные за спальнями, были белыми, как больничный санпропускник, белыми были полотенца, халаты, тапочки и подушки на плетеных ротанговых креслах.

Пройдясь по номеру, Дима вернулся в гостиную. Тарас щелкнул выключателем, и хрустальная люстра ярко вспыхнула. Отразившись в зеркале, свет ударил в глаза и слился с солнечным.

– Выключи, – попросил Дима, склоняясь над телефоном. – У меня такое чувство, что мы с тобой – ответственные работники на пенсии.

– Мы с тобой наследники ответработников, – уточнил Тарас и вышел на балкон. Он сел в кресло-качалку и закинул ноги на перила. – Моя спальня правая, ладно?

– Ладно, – ответил Дима. – Привет, – сказал он, услышав в трубке голос мамы. – Мы уже на месте.

– Мальчик мой, будь осторожен! В воду сразу не входи, в июне она еще холодная. Если заболит горло…

– …я тебе позвоню, – засмеялся Дима. – Ты так говоришь, будто мне пять лет.

– Для меня ты навсегда останешься ребенком, – серьезно сказала мама. – Не пей воду из-под крана, можешь отравиться, и весь отдых пойдет насмарку. Если заболит желудок…

– …я сразу позвоню тебе! – отрапортовал Дима.

– Правильно, – мама вздохнула.

– Не волнуйся, все будет хорошо.

– Как я могу не волноваться? – воскликнула она. – Вот будут у тебя свои дети, тогда поговорим. Будь благоразумным. Звони каждый день.

– Хорошо. Привет папе.

– Ты звонил Лене?

– Нет еще.

– Не забудь позвонить. – В голосе мамы звучала гордость: все-таки ей он позвонил первой.

– Эй, передай привет Ларисе Алексеевне! – донеслось с балкона.

– Ма, Тарас передает тебе привет. Спасибо, я ему тоже передам.

Дима набрал рабочий номер Лены:

– Мы на месте, все очень красиво. Спасибо, милая.

– Я знала, что тебе понравится. Я уже соскучилась.

– Я тоже соскучился по тебе.

– Набирайся сил, дорогой, они тебе скоро понадобятся, – игриво сказала Лена.

– Конечно понадобятся… – в тон ей произнес Дима. – Я вечером еще позвоню.

– Тебе от всех привет, – сказал он Тарасу, выйдя на балкон.