Прости. Забудь. Прощай

Кстати, не только такой положительный тип нравится женщинам. Был случай, когда целый месяц Гене пришлось хрипло петь под гитару блатные песни и изо-бражать из себя криминального авторитета. Легендой для исчезновения стала его «поимка» и водворение в тюрьму на долгие годы… Придя в себя, женщины сразу торопятся уехать.

— Да! История! Спасибо еще раз, доктор! То, что давал слово о нераз-глашении, помню. Жизнь дочери для меня важней всего.

Гость замешкался, уходя.

— Последний вопрос. Неужели не нашлось ни одной женщины, которая бы не поверила, что Геннадий в нее влюблен?

Доктор улыбнулся и сказал:

— Как может женщина не верить в любовь!? Вы знаете хоть одну, которая думает, что недостойна ее? Все женское существо с самого рождения готовится к любовному трепету. Оно тянется к любви, как дитя к матери. Наш странный мир целиком покоится на хрупких женских плечах, я бы сказал, а не на трех слонах, как многие думают… Хотя вижу, что вы не совсем согласны… с последним, — улыбнулся доктор. — Если бы не женщины, мы, мужчины, уже давно перебили бы друг друга. Вот так, батенька! Подождите минуточку, я вас провожу. Он набрал номер телефона и сказал, наговаривая на автоответчик:

— Геннадий. Отдохни еще пару дней. В среду утром, пожалуйста, ко мне.

Прибывает новая пациентка. Очень тяжелый случай, коллега!

Последнее пари актрисы

Скорая помощь приехала быстро — минут через тридцать-сорок. Врач

с двумя помощниками энергично вошел в дверь, открытую просто одетой, но

очень красивой молодой женщиной.

— Куда идти?

Дама, жестом пригласив следовать за собой, повела их через прихожую, загроможденную массивными кожаными креслами и старомодной, с мно-жеством крючков, дубовой вешалкой. Затем они прошли в просторную гостиную.

Из нее — в маленькую, очень опрятную, почти без мебели комнату и, наконец, в

коридор, заканчивающийся полуоткрытыми двустворчатыми дверями.

— Она здесь.

Пропустив всех вперед, женщина осталась стоять на пороге, прижав

ладони к груди и глядя в полумрак полными тревоги глазами.

Больная лежала на широкой кровати, обложенная подушками. В комнате пахло лекарствами и старыми вещами. Высокий потолок почти терялся в

невероятной высоте. Тяжелые шторы на окнах плотно задвинуты. Слабый источник света, находящийся на столе, тускло освещал коробку из-под обуви, полную разных пузырьков и коробочек. Доктор подошел к кровати и поставил свою

сумку на стоящий у изголовья стул. Женщина часто и тяжело дышала. Глаза

закрыты. Лицо синюшной бледности, усиливаемой лампочкой искусственного

света из единственного горящего рожка старомодного торшера, блестело ка-пельками пота. Доктор взял женщину за левое запястье. Она тут же отдёрнула

руку и открыла глаза.

— Что вы тут делаете?! Я никого не звала!

— Ваша дочь позвонила, — спокойно объяснил он.

— У меня уже давно нет дочери, — произнесла больная хрипло. — Ухо-дите! Ирина! Я же просила, — недовольно сказала она.

Мужчины в халатах подошли ближе.

— Давайте мы хотя бы проверим …

— Нет!

Врач нахмурился.

— Возвращаемся в машину, — приказал он своим спутникам и, взяв со

стула сумку, направился к стоящей у двери молодой женщине.

— Сами видите: больная отказывается от помощи. Значит, она в ней не

нуждается. Выведите нас из этого лабиринта.

Внезапно пациентка застонала и попросила:

— Постойте! Мне действительно очень плохо сейчас. Невероятно болит сердце, вот здесь… и жжет плечо. Простите великодушно!

10

Врач тут же вернулся, доставая на ходу стетоскоп. Поставив сумку на

прежнее место, он склонился над больной и привычно, словно передвигая дам-ки по шашечному полю, внимательно прослушал сердце и легкие.

— Что вы принимаете? Сколько прошло времени…

— Ириша, ответь, — прошептала пациентка.

— Вот нитроглицерин! Немедленно под язык! Если через 5 минут не

поможет, я сделаю укол.

— Вам нужен свежий воздух, — сказал доктор заканчивая осмотр, — а

здесь совершенно нечем дышать!

Он подошел к окну и одним движением раздвинул шторы, впуская поток дневного света. Тот, словно обрадовавшись возможности побывать там, куда ему ранее никогда не разрешали заходить, с любопытством мгновенно

заполнил всю комнату.

Провозившись несколько минут с рамами, доктор недовольно завор-чал:

— Господи! Ведь лето на дворе, а окна ещё заклеены.

Убедившись в нежелании рам подчиниться и полной бесперспектив-ности дальнейших попыток, он достал из кармана ключ, разорвал им бумагу на

огромной форточке и открыл её, толкнув наружу. Коктейль звуков жизни огром-ного города ворвался в помещение.

— Вот так-то лучше.

Поворачиваясь к пациентке, врач хотел добавить что-то нравоучитель-ное, но всмотревшись в лицо пациентки и незамеченные прежде в полумраке

фотографии, глядевшие на него теперь со всех стен, промолчал…

— Постойте! Вы… Не узнал без этих портретов.

— Я и сама себя иногда с трудом узнаю, — видимо, не первый раз отвечая так, усмехнулась женщина. — Мне уже явно лучше. Вы хороший доктор.

— Я ничего для вас ещё не сделал.

— Мне действительно лучше. Резкая боль ушла, а к тупой я привыкла.

Простите, что отняла так много времени.

Она посмотрела с укором на Ирину.