Прости

К окончанию праздника Шаддат чувствовал себя почти счастливым, Оставляющая багровые следы должна чувствовать торжество, как в тот день, когда ее ноги по щиколотку погрузились в дымящуюся кровь Шелхишета, которую в огромной чаше поднесла сияющей богине Служительница Хашем, вознесенная за это на небо ярчайшим созвездием.

Шаддату казалось, что сегодня он сможет, наконец, доказать свою покорность Ахаш-Тамин, сделать что-то, что заставит ее хоть немного смягчиться и подарить Ташрету хороший год.

И он уже не удивился, когда первым вновь оказался давешний моряк. Тууррим едва дождался, пока Шаддат снимет венок, потянул за собой в угол, опрокинул на спину и, втискивая член в саднящий зад, горячо зашептал на ухо:

— Заберу тебя, слышишь? Увезу с собой. Сандалии куплю, плащ с аг-адэйской вышивкой… Будешь жить, как мой сын. У меня шесть кораблей, гребцы, товары… Все дам, все, что захочешь. Здесь тебе что? Подстилка, пока молодой, а потом сдохнешь, никто и не вспомнит. А я все тебе оставлю, состаришься в богатстве, никто, кроме меня, тебя не коснется. А сучка эта ваша солнечная там не достанет. Уун облака гонит, он сильнее, заступится, закроет.

Шаддат слушал сбивчивый шепот, жмурился и улыбался.

Тууррим кончил, поцеловал в губы и почти беззвучно сказал:

— Ночью жди.

Весь оставшийся день Шаддат повторял про себя эти слова, забывая даже про боль в до крови стертой заднице, которой доставалось сегодня особенно сильно, словно чужаки пытались насытиться на год вперед.

Вечером он по традиции помогал в омовении служительницам, но про тууррима не сказал им ни слова, а ночью выскользнул во внутренний двор храма и улегся на белый песок перед искусственным озером.

Моряк появился, когда луна уже подобралась к зениту, начал торопить, звать за собой.

— Подожди, подожди, — зашептал ему в ответ Шаддат. — До утра не хватятся. Я так ждал тебя…

Тууррим, как околдованный, лег между его раздвинутых ног, потянулся к губам, но не закончил движение, обмяк, навалился на грудь немалым весом. Шаддат едва выбрался из-под неподвижного тела, перевернул труп, выдернул нож из межреберья и подставил сосуд под слабую темную струю.

Покрывая ноги статуи густой кровью, он плакал от счастья, потому что знал — Ахаш-Тамин довольна.