Простите меня! (Сборник)

В течение рабочего дня злость Андрея перегорела. На кого злиться? На Маринку, которая пожертвовала карьерой ради их ребенка? Два с лишним года назад Марина работала с ним на одной фирме, и перспективы роста у Маринки были куда лучше, чем у Андрея. Сейчас ловит каждое слово, когда он рассказывает о производственных делах. Старается скрыть, но заметно — переживает, скучает. И при этом держится молодцом, вьет их семейное гнездышко. Да и мать она замечательная. Теперь же на Маринку свалились новые проблемы в виде бабушки, которая явно с норовом. Актриса, ёшкин корень, а выглядит как старая шлюха.

Андрей купил по дороге домой торт. Вошел в квартиру, протиснулся между коробок и оптимистично воскликнул:

— Как тут мои женщины? Что наша бабуля?

Она выплыла в коридор. По-прежнему в боевой раскраске, одета в яркое шелковое кимоно.

— Андрей! Я вас решительно попрошу при мне не выражаться!

И уплыла на кухню.

— Что я такого сказал? — удивленно повернулся Андрей к жене.

— Ее нельзя величать ни «бабушка», ни «бабуля», остальные однокоренные слова также не приветствуются. Только по имени — Эмилия, без отчества, — устало ответила Марина.

Андрей видел, что жена на грани истерики, что слезы у нее стоят близко. Маринка, умница, стойкий солдатик, пасовала перед грубостью и нахальством. Не могла отвязаться от настырных нищих или цыганок на улице, терялась, когда ей хамили в магазине. Андрею эти слабости казались достоинством, проявлением истинной женственности.

Он обнял жену:

— Маринкин! Держись, воробей! Мы ведь вместе. Прорвемся. Что нам одна вздорная старуха? — Последние слова он произнес шепотом.

— Ты не представляешь, ты не представляешь, — быстро и так же тихо заговорила Марина. — Она все требует делать по-своему, каждую минуту меня шпыняет, она, она…

— Тихо, тихо! — гладил Андрей жену по спине. — Хочешь, я с ней поговорю и поставлю на место? В том смысле, что, коль приняли вас, извольте подчиняться нашим правилам?

— Не знаю, — задумчиво сказала Марина и с надеждой посмотрела на мужа.

— Решено, сейчас я ей покажу, где раки зимуют. Что конкретно требовать?

Конкретно Марина не могла сказать, потому что все в бабушке, в словах ее и поступках, противоречило нормальным семейным отношениям. К природному эгоизму Эмилии, жившей с единственной установкой баловать и тешить себя любимую, теперь примешивалось старческое слабоумие, вздорность, капризы и нетерпение к чужому мнению.

Из «конкретного» Диме и Марине удались только два пункта. Первый — курить не в квартире, а на лестничной площадке. Второй — бабушка будет питаться вместе с ними, за общим столом.

А поначалу она заявила:

— Желудок у меня деликатный, диета строгая. Домашний творог, сливки, сметана и парное мясо с рынка, овощи и фрукты, обожаю киви, манго и ананасы.

Андрей, которого перепалка по первому пункту — курению — уже вывела из себя, с трудом сохранял спокойствие. Эта старая мымра посмела заявить, что если она шестьдесят лет курит, то и маленькому ребенку дым не повредит! Вот уж нет! Извините! Травитесь никотином сколько хотите, но моя дочь вдыхать его не будет! Он стукнул кулаком по столу и так посмотрел на Эмилию, что та заткнулась.

Перешли ко второму пункту. Тут бабуля и выдала про особое питание.

— Замечательно! — сказал Андрей. — Конечно, если у вас есть возможность питаться рыночными продуктами, никто не возражает. Рынок от нас в четырех троллейбусных остановках. Деньги у вас наверняка имеются, квартиру ведь продали? Покупайте, готовьте что хотите. Мы на ваши харчи не претендуем. Марина, выдели бабушке… пардон, Эмилии полку в холодильнике.

У Эмилии забегали глаза. Она несколько растерялась, что было для нее, очевидно, непривычно, поэтому выглядела жалко — как клоун на манеже, которого освистала публика. Но бабушка быстро взяла себя в руки (актерская выучка) и нацепила маску разорившейся аристократки.

— Да, я продала квартиру, — сказала она. — Но у меня были финансовые обязательства.

— Долги? — уточнил Андрей. — Вы заплатили долги?

— В противном случае угрожали не выпустить меня из города или вовсе прикончить.

Бабушка смотрела на них с гордостью, как человек, ждущий восхваления после совершенного подвига.

Восхищения не последовало.

— О-ля-ля! — присвистнул Андрей. — Так вы, Эмилия, банкрот?

Далее случилась сцена, которая неопытных Андрея и Марину, не видавших прежде показных умираний, а только переживших истинные смерти родителей, привела в шок. Да если бы у них и мелькнула мысль, что наблюдают игру в предсмертную агонию, то они тут же одернули бы себя: игра легко может перейти в реальную трагедию.

Эмилия схватилась за грудь:

— Воздуха! Воздуха! Сердце! Мое сердце останавливается… Господи, прости моих мучителей…

Она сползла на пол, корчилась, задыхалась, дрыгала руками и ногами. Кимоно распахнулось, и стали видны панталоны, старенькие, с дырками…