Проституция в древности

«Лучшие семьи в Александрии носили имена Миртионы, Мнезис и Потинии, говорит историк Полибий, несмотря на то, что Мнезис и Потиния были флейтистками, а Миртиона была одной из тех покрытых позором публичных женщин, которых мы называем диктериадами». Миртиона, как и Мнезис и Потиния, были любовницами Птоломея Филадельфийского, царя Египетского. Обаяние, которое внушали танцовщицы и музыкантши, заставляло забыть об их возрасте, звании и профессии. «Афиней рассказывает, что аркадийские послы были отправлены к царю Антигону, который принял их с большими почестями и устроил в их честь блестящее празднество. Послы эти, суровые и почтенные старцы, уселись за стол, пили и ели с суровым видом, не говоря ни слова. Но вдруг фригийские флейты подали знак к началу танцев; танцовщицы, закутанные в прозрачные ткани, вошли в залу, тихо покачиваясь на концах пальцев; затем движения их понемногу ускоряются, они снимают покрывала с головы, плеч, и наконец, обнажают все тело. Теперь они совершенно нагие, если не считать крохотных панталон, которые едва прикрывают среднюю часть туловища; танец делается все более сладострастным и жгучим[46]. Послы мгновенно воспламеняются при виде этого необычайного зрелища и, не считаясь с присутствием царя, покатывающегося со смеху, бросаются на танцовщиц, не ожидавших такого приема, но готовых выполнить долг гостеприимства». Любовь авлетрид не всегда была продажна. Женщинам этим были присущи некоторые возвышенные чувства, которыми они были обязаны благородству своего искусства (музыки, танцев) и независимости, какой они благодаря ему пользовались; заражаясь сами возбуждением празднества, на которое их приглашали, они переживали те же ощущения, какие сами вызывали у зрителей, возбужденных одухотворенностью их музыки и танцев, — и они пылали огнем неподдельной страсти в потому не позволяли третировать себя как обыкновенных проституток. Эти, обыкновенно красивые молодые флейтистки, всегда беззаботные, смеющиеся и увлеченные своим искусством, пользовались большой любовью афинского населения, которое шумными криками восторга встречало их появление на празднествах. Многие из них сделались особенно знамениты.

Боа была матерью евнуха Филетера, который был сначала правителем Пергама, а потом и воцарился в нем; Партениза, подала в суд жалобу на одного гражданина, который ее ударил, но жалоба ее была оставлена без последствий, так как выяснилось, что она во-первых куртизанка, а во-вторых чужестранка. Пиралис танцевала так легко, что получила прозвище птички; Сигея, против чар которой не могла устоять самая неприступная добродетель; Формезия, умершая в объятиях своей подруга-любовницы. Но самой знаменитой среди всех их была бесспорно Ламиа. Флейтистка родом из Египта, она покорила Птоломея, которому принадлежала вплоть до морского поражения, нанесенного ему царем Димитрием Полиоркетом. Попав в плен к победителю, она сразу же становится его любовницей и госпожой в полном смысле этого слова, всецело подчинив себе царя Македонии. Только смерть царя во время одной оргии прекратила это господство. Автор «Истории проституции» описывает по Афинею и Макону любовные уловки, к которым прибегала эта знаменитая флейтистка, чтобы покорить своего царственного любовника. «Она пользовалась с удивительным умением как днем, так и ночью: ночью она заставляла его признать, что равных ей нет на свете, днем она писала ему милые письма, забавляя его живыми и остроумными оборотами; она опьяняла его звуками флейты, но всего больше действовала на него лестью: «Могущественный государь, писала она ему, ты позволяешь, чтобы гетера писала тебе, ты не считаешь унизительным для твоего достоинства уделять несколько минут времени моим письмам, и ты отдаешь мне самого себя. О, мой повелитель, когда вне дома я слышу голос твой, когда я вижу тебя, украшенного короной, окруженного стражей, войском и послами, тогда, клянусь Венерой Афродитой, — тогда я дрожу и страшусь тебя; тогда я отвращаю от тебя свои взоры, как я отвращаю их от солнца, чтобы не быть ослепленной, тогда я узнаю в тебе, о Димитрий, победителя городов. Как взгляд твой ужасен и дышит воинственностью! Я едва верю глазам своим и говорю себе. — О Ламиа, неужели с этим человеком ты разделяешь свое ложе».