Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

1) «составление списков публичных женщин»; 2) «врачебное освидетельствование этих женщин»; 3) «лечение выявленных больных»; 4) «выяснение у больных мужчин, где заразились»; 5) осмотр «на предмет болезней всех задержанных полицией представителей низших классов»[186]. И в дальнейшем на первый план выдвигалась медико-охранительная сторона деятельности Врачебно-полицейского комитета. Об этом, в частности, свидетельствует отчет комитета за 1914 г., где выделялись основные аспекты его деятельности: «1) производство медицинских осмотров женщин, состоящих под надзором комитета и так называемых «комиссионных»; 2) наблюдение за аккуратной явкой проституток на врачебные осмотры; 3) принятие мер к розыску и доставлению в комитет проституток, уклоняющихся от явки на осмотр; 4) подчинение надзору женщин, занимающихся промыслом разврата; 5) освобождение проституток от врачебных осмотров и от подчинения комитету; 6) привлечение к судебной ответственности»[187]. К суду привлекались следующие лица: «а) проститутки, уклоняющиеся от явки на медосмотр; б) содержатели незаконных притонов; в) женщины, занимающиеся промыслом разврата, но не желающие подчиняться надзору комитета».

Этот документ, относящийся к последним годам существования Врачебно-полицейского комитета, позволяет обратить внимание читателя на чрезвычайно важный аспект взаимоотношений института продажной любви и общества, а именно на проблему правовой ответственности за проституцию. Как известно, до создания в Санкт-Петербурге Врачебно-полицейского комитета блуд в России являлся уголовным преступлением, что было даже зафиксировано в Уложении о наказаниях 1845 г. Последнее, в частности, предусматривало наказание за открытие публичного дома — сначала в виде штрафа, затем тюремного заключения от 6 месяцев до 1 года. Лица женского пола «за обращение непотребства в ремесло» подвергались аресту от 7 дней до 3 месяцев, «смотря по обстоятельствам, более или менее увеличивающим или уменьшающим их вину».

Таким образом, существование Врачебно-полицейского комитета на первых порах как бы входило в противоречия с действующим законодательством. Л. А. Петровский, предвидя данный юридический нонсенс, неоднократно обращался к Николаю I с просьбой о смягчении преследования проституции. Предполагается, что это ходатайство было негласно удовлетворено. Однако закрепленная российским законодательством ответственность за торговлю любовью формально просуществовала почти до конца XIX в. и была отменена лишь в 1891 г. постановлением Уголовного кассационного Департамента Правительствующего Сената. Наказание за превращение «непотребства» в ремесло заменялось ответственностью за несоблюдение правил о регистрации проституток. Тем самым лишь закреплялось уже осуществлявшееся на деле терпимое отношение к институту проституции в России, и прежде всего в Санкт-Петербурге. Последнее вовсе не означало, что официальные властные структуры покровительствовали развитию системы продажной любви, как это долгое время пытались представить либерально настроенная интеллигенция в России того времени и тем более идеологи и исследователи советского периода. До конца XIX в. параллельное существование двух, как бы взаимоисключающих друг друга юридических норм — наказания за блуд и положения о регламентации — создавало дополнительные гарантии их действенности. Иными словами, женщина оказывалась перед выбором: свобода, чреватая опасностью уголовной ответственности, или регистрация с ограничением гражданских прав, но гарантированным освобождением от наказания. Вероятно, поэтому в 40—90-х гг. надзор за проституцией осуществлялся довольно успешно.

После отмены положения о привлечении к ответственности за торговлю собственным телом вопрос о регламентации заметно осложнился. Вставшая на путь профессионального разврата женщина выбирала уже не между наказанием уголовного или нравственно-социального толка, а между полной свободой и ущемлением в правах. Конечно, то обстоятельство, что зарегистрированная проститутка становилась парией в российском обществе, не вызывает сомнений. Как уже говорилось, с момента установления надзора женщина, занимавшаяся торговлей любовью, лишалась паспорта.

Известный российский врач Б. И. Бентовин, неоднократно упоминавшийся выше, писал: «Всякий знает, как важен для каждого русского гражданина этот своеобразный habeas corpus. Человек беспаспортный, по народному воззрению, в сущности, даже не человек. Таким образом, для проститутки нравственное значение этой меры как самого отвержения от гражданской жизни очень важно…»[188]