Все эти начинания натолкнулись, однако, на мощное сопротивление демократически настроенной общественности. С конца XIX в. развернулась «борьба» с публичными домами любых рангов, совпавшая по времени с развитием общемирового процесса либерализации половой морали, что в целом влияет на сокращение рядов профессиональных проституток. Отчасти бордели заменили «домами свиданий», в основном же конкуренцию составляли вольные проститутки, число которых неуклонно возрастало. Расположенные традиционно на окраине города, публичные дома не могли привлекать посетителей, тем более что в начале XX в. в центре Петербурга предложение любви явно превышало спрос. Таким образом, традиционное представление о «бордельной» проституции как основной форме торговли любовью в Петербурге не совсем верно. И все же следует отметить, что она была весьма удобной с точки зрения контроля государства за интимными развлечениями своих граждан. В определенной мере в публичных домах легче осуществлялся медицинский надзор.
Кроме того, «билетные» девицы ярко демонстрируют две крайние категории в составе продажных особ — полностью безвольных жертв, доставленных в публичный дом агентами или даже знакомыми мужчинами, и сознательных профессионалок, четко понимающих недостатки и преимущества службы в заведении. Первую категорию российский бордель постепенно превращал в полное ничтожество в социальном и физическом смыслах. Вторая же находила здесь защиту от сутенеров, представителей уголовного мира, неизбежно группировавшихся вокруг свободных продажных женщин, а главное, четкий профессионально-социальный статус, что в некоторой степени могло помочь им при желании изменить свою судьбу.
Действительно, часто проститутки, находившиеся в публичных домах, могли даже накопить определенные средства на «будущее». Об этом свидетельствует весьма любопытный архивный документ «Отчет инспектора финансовой части Врачебно-полицейского комитета Санкт-Петербурга за 1908 г.». Согласно отчету, в сберкассе комитета имелось 27 272 руб. 37 коп., перечисленные петербургскими проститутками. Часть денег по поручению вкладчиц была изъята на воспитание детей. В результате в кассе оставалось 17 785 руб. 71 коп., из них 14 436 руб. внесли на хранение женщины из 7 борделей высшего разряда, остальные 3 329 руб. 71 коп. — особы из 25 домов средней и низшей категорий[38].
Однако представительниц слабого пола, сознательно относившихся к своей профессии и служивших в дорогих борделях, было не так уж мало. Эти проститутки не представляли собой характерный тип петербургской «билетной» проститутки, усредненные характеристики которой были получены на основе данных обследования 1889 г. В конце XIX в., в период расцвета бордельной торговли любовью, средний возраст «билетной» девушки в Петербурге равнялся 24 годам, на два года превышая средние показатели Российской империи. Среди обитательниц петербургских борделей более половины составляли женщины с залеченным сифилисом и иными венерическими заболеваниями, тогда как по России контингент бывших больных не превышал 40%[39]. Правда, это вовсе не означало, что в Петербурге венерические болезни распространялись быстрее, чем в целом по России. Скорее подобная ситуация — результат хорошо поставленного в городе надзора. Одним словом, петербургская «билетная» проститутка на рубеже XIX—XX вв. — это женщина в возрасте 25 лет, провинциалка, проработавшая «жрицей любви» около 6—7 лет, как правило, один-два раза перенесшая венерическое заболевание и получающая за свои разовые услуги в среднем от 30 коп. до 1 руб. 50 коп., в целом существо сентиментальное и истерическое, часто хроническая алкоголичка. «Билетные» девицы оказались вымирающим слоем в среде продажных женщин. К моменту свержения царизма публичных домов в Петербурге, к тому времени уже Петрограде, практически не осталось. Они исчезли под давлением сторонников аболиционизма, что, однако, вовсе не означало спад торговли любовью в городе к 1917 г. Проституция просто приобрела несколько иные формы, которые тоже имеют свою историю.