Просто Богиня

Как это ни странно, последствий моего 'разговора' со Щёлоковым не было. Всё тихо, мирно, как будто ничего и не было. Но я была всегда настороже. Ильичу ничего не сказала, но при случае, попросила его передать привет Щёлокову и Швернику, похвалила их работу и заботу об Отечестве. Брежнев очень удивился, но в душу с вопросами не полез. Очень тактичный дядечка.

Видимо, в связи с этим, Шверник передал мне удостоверение полноправного сотрудника КПК — шестнадцатилетней девчонке. Такие вот дела.

***

Август быстро промелькнул, мы сгоняли ещё раз в Среднюю Азию, в этот раз с заездом в Таджикистан. Хоть осадок и оставался, но в этот раз всё прошло просто отлично. И встретили хорошо, и отыграли хорошо. И одарили нас просто прекрасно.

Там я исполнила песню, вызвав серьёзный ажиотаж среди местного населения. Получилось ничуть не хуже чем в Узбекистане. Публика оказалась даже более доброжелательная и понимающая. В прошлый раз так и не пришлось пообщаться с людьми более близко, по известным причинам. Оказалось, очень добрые и понимающие люди. Кормили вкусным пловом, фруктами. Даже выкроили время и свозили в горы. Мне там очень понравилось, вернулась довольная — как удав.

Наша группа разрослась просто до огромных размеров. Если мы раньше помещались все в один вагон, то теперь и трёх вагонов было мало, плюс инвентарь. Железнодорожники тоже выпендрились. Разукрасили наши вагоны в яркие цвета, написав на каждом — Богиня. Приятно, конечно. Но народ просто кидался к нашим вагонам, желая хоть одним глазком на меня посмотреть. Да ещё и по Центральному телевидению показали наш поезд и ликующие массы народа. Ну и меня, скромно улыбающуюся и с охапкой цветов. Реклама, мать её… Да ещё, на других поездах толпы постоянных фанатов едут. Если раньше их были десятки, потом сотни, теперь даже загадывать не берусь. Много, очень много…

Затем мы поехали на Украину. Их руководство слёзно упрашивало меня к ним приехать. Обижались, что я Азию навещаю, в Сибирь ездила, а их обхожу вниманием. Ладно, обговорили условия — поехали. Но вот чего они не ожидали, начала я с юга Украины, а не попёрлась сразу в Киев. На закономерный вопрос — почему, ответила просто — хочу. А и правда, ну если арбузов и дынь захотелось прямо с грядки и на казаков посмотреть? Вот и поехала.

***

Проехали по югу и юго-востоку Украины весело. Пели песни на украинском, на русском, казачьи. Пела известные народные, пела свои, народ меня на руках носил, правда и других певцов не обижали. И девочек, и парней. Максима так вообще, куда-то девицы местные утащили, утром еле пришёл, затасканный как мартовский кот и в раскоряку. Сообщил, что таких извращенок он ещё не видел… Не знаю, чего он там не видел, но народ долго хохотал, глядя на его мучения.

Выступали мы, как всегда, в национальных костюмах. Особенно народ впечатлился, когда мы грянули со сцены 'Любо, братцы, любо…'.

Как на грозный Терек да на высокий берег,
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубанных, пострелянных людей.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!

/фрагмент народной казачьей песни — Любо, братцы, любо…/

После неё подлетел какой-то местный партийный член и попробовал мне заяснить, что эта песня является махровой махновщиной, и я должна… Что я там ему должна, досказать он не успел. Я взяла его под руку и выволокла на сцену, хоть он и упирался. И слегка потряхивая этого дядю, в микрофон, громко рассказала историю возникновение этой песни. Что первоначально эта песня, была посвящена сражению донских казаков с ногайцами в 1783 году. А затем, она неоднократно изменялась в тексте. Тот, который исполняла я, посвящён сражению белой казачьей конницы генерала Павлова и Первой конной армии красных С. М. Будённого в январе 1920 года — в котором белые были разбиты. Объяснила, что если её не поют со сцены, это не значит, что народ её не поёт вообще. Иначе, как бы зрители мне подпевали? И прежде всего, эта песня о боевой славе казачества, а не о том, о чём себе придумал товарищ неизвестный партийный работник. А вот ему должно быть стыдно, что он — партийный деятель, не знает истории своей страны. И отпустила его. Уходил, оглядываясь на меня дикими глазами. Ну, подумаешь, толстый, пузатый дядя, под сто тридцать килограмм, а я малявка и что? Мне хоть сто, хоть триста, хоть тонна.

А народу моё выступление в защиту песни, понравилось не меньше чем сам концерт. Долго нам кричали в зале 'Любо!'.