Просто дети

Сегодня я — Майк Хаммер:[48] смолю сигареты «Кул», читаю грошовые детективы, сижу в холле и дожидаюсь Уильяма Берроуза. А вот и он, чертовски элегантный: темное габардиновое пальто, серый костюм, галстук. Несколько часов я дежурю на посту, кропаю стихи. И вот Берроуз выкатывается из «Эль-Кихоте»: подвыпивший, слегка растрепанный. Поправляю ему галстук, ловлю для него такси. Так ужу нас с ним заведено, по молчаливой договоренности.

В промежутках между выполнением этих обязанностей изучаю местные нравы. Глазею, как тусовщики слоняются по холлу. Стены завешаны всяческой мазней — гигантскими, режущими глаз картинами, которые их авторы втюхали Стэнли Барду вместо арендной платы. Энергия и отчаяние оборотистых юных дарований бьют в отеле через край. Тут выходцы из всех социальных слоев. Бродяги с гитарами и удолбанные красавицы в викторианских платьях. Поэты-торчки, драматурги-торчки, кинорежиссеры-банкроты, французские актеры. Всякий, сюда входящий, — уже кто-то, даже если во внешнем мире он — никто.

Лифт поднимается медленно. Доезжаю до восьмого — может, Гарри Смит[49] у себя? Берусь за дверную ручку, но за дверью — мертвая тишина. Стены желтые, казенные, как в школе. По сути, как в тюрьме. Иду в наш номер по лестнице. Захожу пописать в общий туалет на этаже, объединяющий нас с неведомыми нам жильцами. Отпираю нашу дверь. Роберта нет — только на зеркале записка. «Пошел на большую 42-ю. Я тебя люблю. Синь». Подмечаю: он разложил свои вещи по местам. Мужские журналы сложены в аккуратный штабель. Проволочная сетка скатана в рулон и обвязана, баллончики с краской выстроились в ряд под раковиной.

Включаю электроплитку. Наливаю воды из-под крана. Сначала льется какая-то бурая жижа. Пусть стечет. Ничего страшного, это только ржавчина и минералы — так говорит Гарри.

Мои вещи в нижнем ящике. Карты таро, шелковые ленты, банка «Нескафе» и моя личная чашка — реликвия детства с портретом Дядюшки Уиггили, кролика-джентльмена.[50] Вытаскиваю из-под кровати свой ремингтон, поправляю ленту, вставляю свежий лист бумаги ин-октаво. У меня уйма материала.

Роберт сел в кресло под монохромной работой Ларри Риверса.[51] Он был очень бледный. Я встала на колени, взяла его за руку. Ангел-морфинист сказал, что иногда в «Челси» дают номер взамен на произведения искусства. Я решила предложить наши. Свои парижские рисунки я считала сильными. А работы Роберта несомненно превосходили все, что висело в холле. Но первой помехой на моем пути стал управляющий Стэнли Бард.

Гордой походкой я вошла в его кабинет и уже готовилась воспеть нам хвалу. Но он тут же показал мне жестами, чтобы я удалилась, а сам продолжал телефонный разговор, казавшийся бесконечным. Я присела на пол рядом с Робертом и задумалась о нашем положении.

Гарри Смит материализовался внезапно — словно бы вышел из стены. Растрепанные серебряные волосы, нечесаная борода. На меня уставились горящие любопытством глаза, увеличенные линзами очков а-ля Бадди Холли. Гарри взбудораженно сыпал вопросами, в которых тонули мои ответы:

— Кто вы как у вас с деньгами вы близнецы почему у тебя на запястье лента?

Он дожидался свою приятельницу Пегги Байдермен — надеялся позавтракать за ее счет. Удрученный собственными неурядицами, он все же посмотрел на нас сочувственно и принялся хлопотать вокруг Роберта, который от слабости даже голову не мог приподнять.

Гарри стоял перед нами, слегка сгорбленный, в потрепанном твидовом пиджаке, льняных брюках и замшевых сапогах, склонив голову набок, точно смышленая охотничья собака. Тогда ему едва перевалило за сорок пять, но на вид он был совсем старик — правда, с нескончаемым запасом ребяческого энтузиазма. Перед Гарри благоговели: он составил «Антологию американской народной музыки»,[52] которая на кого только не повлияла — от совершенно безвестных гитаристов до Боба Дилана.

Роберт говорить не мог — сил не было, а я, пока дожидалась своей аудиенции у Барда, побеседовала с Гарри о музыке Аппалачских гор. Гарри упомянул, что снимает фильм по мотивам пьес Брехта, и я продекламировала кусок из «Пиратки Дженни». Так между нами завязалась дружба, хотя Гарри был слегка обескуражен нашей бедностью. Он бродил за мной по холлу, повторяя:

— Неужели вы не богачи? Ты точно уверена?

— Нам, Смитам, разбогатеть не суждено, — сказала я. Он остолбенел.

— Твоя фамилия на самом деле Смит? Ты точно уверена?

— Да, — ответила я, — и тем более уверена, что мы с вами родня.

Мне разрешили вновь войти в кабинет Барда. Я постаралась представить все в наилучшем свете. Сказала, что прямо сейчас еду на работу за авансом, но у меня есть интересное предложение — он может получить произведения искусства, которые намного дороже гостиничного номера. Расхвалила Роберта, вызвалась оставить наши папки в залог. Бард окинул меня скептическим взглядом, но поверил на слово. Не знаю уж, ждал ли он хоть чего-то хорошего от наших творений, но мое обещание выйти на работу, пожалуй, произвело на него большое впечатление.