Просто дети

Вечер мы провели тихо, перелистывая альбомы по искусству. В моей коллекции были Де Кунинг, Дюбюффе, Диего Ривера, монография о Поллоке и небольшая стопка журналов «Арт интернейшнл». У Роберта имелись огромные подарочные альбомы из «Брентано»: «Искусство тантрического буддизма», «Микеланджело», «Сюрреализм», «Эротика в искустве». Мы вместе обогатили библиотеку каталогами выставок Джона Грэхема[30], Аршиля Горки[31], Джозефа Корнелла[32] и Рона Б. Китая[33] — купили их в букинистическом, вся стопка обошлась в доллар.

Главным нашим сокровищем были книги Блейка. У меня было очень красивое репринтное издание «Песен невинности и опыта», и я часто читала его Роберту вслух на сон грядущий. Еще у меня были избранные сочинения Блейка, отпечатанные на пергаментной бумаге, а у Роберта — «Мильтон» Блейка в издании «Трианон-пресс». Мы оба любовались портретом рано умершего Роберта Блейка, брата Уильяма, — он был изображен со звездой у ног. Мы заимствовали для своих работ колорит Блейка: розовый, мшисто-зеленый, кадмий желтый и кадмий красный — тона, которые словно бы светились.

Как-то раз в конце ноября Роберт вернулся с работы сам не свой. В его отделе «Брентано» продавались гравюры, в том числе оттиск с подлинной доски из книги Блейка «Америка: пророчество». Оттиск был на листе с водяным знаком в виде монограммы Блейка.

В тот день Роберт вынул этот лист из папки и спрятал на себе — засунул под брюки. Вообще-то Роберт обычно ничего не воровал — просто не мог, нервы у него были слишком слабые. Но эту гравюру присвоил, поддавшись какому-то внезапному порыву, — во имя нашей общей любви к Блейку. Под конец рабочего дня Роберт запаниковал: ему мерещилось, что кражу уже заметили и он разоблачен. Он шмыгнул в туалет, достал гравюру, изорвал в клочья и спустил в унитаз. Когда он рассказывал мне об этом, руки у него заметно дрожали. Он промок под дождем, с густых кудрей капала вода, белая рубашка облепила тело. Роберт был никудышным вором — совсем как Жан Жене, который погорел на краже рулона шелка и редких изданий Пруста[34].

Да уж, два вора-эстета. Я легко могла себе представить, какой ужас, смешанный с чувством триумфа, испытал Роберт, когда обрывки Блейка, покачиваясь на волнах, уплыли в нью-йоркскую канализацию.

Мы взглянули на свои руки — руки, сцепленные вместе. Глубоко вздохнули в унисон, смиряясь с тем, что сделались соучастниками не просто кражи (это бы еще туда-сюда), но уничтожения шедевра.

— И все-таки хорошо, что он не достался им, — сказал Роберт.

— Кому — «им»?

— Всем, кроме нас с тобой.

Из «Брентано» Роберта уволили. Оставшись без работы, он убивал время, неустанно преображая наше жилище. Когда он покрасил стены на кухне, я так обрадовалась, что приготовила нам особенное угощение. Сварила кускус с анчоусами и изюмом и свой коронный суп из салата латука. Этот деликатес представлял собой всего лишь куриный бульон, украшенный листами салата.

Но вскоре уволили и меня. Я не взяла с покупателя-китайца налог с продажи очень дорогой статуи Будды.

— Я не американский гражданин, почему я должен платить налог? — вопрошал китаец.

Я не знала, что ответить, и продала ему Будду без налога. Это решение стоило мне рабочего места, но я не огорчилась. Лучшее, что дал мне «Брентано», — это персидское ожерелье и знакомство с Робертом. А Роберт сдержал слово — никому не подарил ожерелье, приберег для меня. В нашу первую ночь вдвоем на Холл-стрит он вручил мне эту бесценную вещь, завернутую в лиловую салфетку и перевязанную черной атласной лентой.

* * *

Шли годы, и ожерелье кочевало — от меня к Роберту и обратно. Кому оно было нужнее, тот им и владел. Наши отношения регулировались неписаным кодексом со множеством правил. Это была как бы игра, но игра всерьез. Самое непреложное правило называлось «Посменное дежурство». И означало оно, что в любой день и момент кто-то один из нас всегда должен держать ухо востро, оберегать другого. Если Роберт принимал наркотики, я должна была при этом присутствовать и бодрствовать. Если меня брала тоска, Роберту не разрешалось падать духом. Если кто-то заболевал, другой оставался на ногах. Главное — чтобы мы никогда не потворствовали своим капризам одновременно.

Первое время именно я пребывала в мрачном настроении, но Роберт всегда подставлял мне плечо: обнимал, говорил что-нибудь подбадривающее, уговаривал не зацикливаться на переживаниях и поработать. Но он знал: если ему понадобится на меня опереться, я тоже не подведу.