Просто дети

Сидя на кровати, мы низали жемчуг, бисер, на который в старые времена выменивали африканских рабов, и лакированные косточки от старых четок. У меня ожерелья получались грубоватые, у Роберта — тонкой работы. Я плела косички из кожи, а он добавлял бусины, перья, узлы и кроличьи лапки. Правда, на кровати работать было неудобно: бусинки терялись в складках одеяла или закатывались между половицами.

Несколько готовых вещей Роберт развесил на стене, остальные — на вешалке с внутренней стороны двери. Брюса ожерелья восхитили, и Роберт стал экспериментировать с новыми замыслами. Подумывал использовать самоцветные бусины, оправлять кроличьи лапки в платину, отливать черепа из серебра и золота. Но пока это было невозможно, мы обходились подручными материалами. Голь на выдумки хитра, а мы были самой настоящей голью перекатной. Роберт виртуозно превращал банальное в божественное. Составные части своих творений он находил в окрестностях — в дешевой галантерее «Лэмстон» напротив отеля и магазине для рыболовов «Кэпитол фишинг» несколькими домами дальше.

В «Кэпитол» стоило покупать плащи-дождевики, бамбуковые удилища или спиннинги «Амбассадер», но нас интересовали всяческие мелочи. Мы покупали нахлыстовые мушки, блесны с перышками и крохотные свинцовые грузила.

Лучше всего для ожерелий подходили искусственные мухи фирмы «Маски» — всех цветов радуги, пятнистые, белоснежные. Хозяин только вздыхал и вручал нам покупку в бумажном пакетике вроде тех, куда кладут дешевые леденцы. Сразу было видно, что рыбаки из нас никакие, но хозяин нас запомнил и часто продавал со скидкой сломанные блесны с цельными перьями. Однажды он предложил нам подержанную коробку для рыболовных снастей с раскладными полочками: в ней было очень удобно хранить художественные материалы.

В «Эль-Кихоте» мы всегда примечали, кто заказал омаров. Как только посетитель расплачивался и уходил, я ссыпала клешни омаров в салфетку. Дома Роберт мыл клешни, отшкуривал и красил аэрозольной краской. Я произносила молитву, благодаря омара за пожертвованные клешни, а Роберт нанизывал их на веревочку, перемежая узелками и медными бусинами. Я делала браслеты: сплетала кожаные обувные шнурки и дополняла мелкими бусинами. Всю нашу продукцию Роберт преспокойно навешивал на себя: надеялся найти покупателей. Во всяком случае, смотрели на него с любопытством.

Сами мы любили обедать в кафе-автомате, хотя там омаров не подавали. В автоматах обслуживали быстро, а блюда, несмотря на дешевизну, были по-домашнему вкусные. Роберт, Гарри и я часто ходили туда втроем, причем у ребят сборы в дорогу часто длились намного дольше, чем сам обед.

Обычно получалось так. Иду звать Гарри. Он куда-то задевал ключи. Шарю по полу, нахожу ключи под каким-нибудь эзотерическим трактатом. Гарри садится читать этот трактат и по ассоциации вспоминает, что ему нужно найти другую книгу. Пока я ищу второй трактат, Гарри забивает косяк. Приходит Роберт, и они с Гарри курят. Я понимаю: мне тут делать нечего — по обкурке у них уйдет целый час на любое минутное дело. Потом Роберт решает надеть джинсовый жилет, который сделал, отрезав рукава от своей куртки, и возвращается к нам. Гарри изрекает, что мое черное бархатное платье слишком мрачно выглядит, чтобы носить его днем. Пока мы спускаемся по лестнице, Роберт навстречу нам взмывает на лифте: бестолковая суета, точно в стишке про валлийца Теффи[73].

«Хорн и Хардарт» — король всех кафе-автоматов — находился прямо за рыболовным магазином. Занимаешь место за столиком, берешь поднос, идешь к рядам окошек в дальней стене. Опускаешь в прорезь монетки, открываешь стеклянную дверцу, достаешь сэндвич или свежий яблочный пирог. Казалось, эта система навеяна мультиками про Багза Банни и Даффи-Дака. Больше всего я любила тушеную курицу с овощами или особый сэндвич: булка с маком, сверху сыр, горчица и листья салата. Роберту нравились оба их фирменных блюда — запеканка из макарон с сыром и шоколадное молоко. Роберт с Гарри дивились, что я равнодушна к легендарному шоколадному молоку от «Хорн и Хардарт», но мне оно казалось слишком густым: я выросла на шоколадном сиропе «Боско» и порошковом молоке. В общем, я предпочитала кофе.

Я постоянно чувствовала голод: обмен веществ у меня был быстрый. Роберт мог обходиться без еды намного дольше, чем я. Если у нас кончались деньги, мы вообще ничего не ели. Роберт еще кое-как держался на ногах, хотя его шатало, но я едва не падала в обморок. Однажды, когда на улице моросил дождь, я почувствовала: меня зовет сэндвич с сыром и салатом. Я перерыла все наши вещи, набрала ровно пятьдесят пять центов, облачилась в серое пальто-бушлат и «маяковскую» кепку и отправилась в автомат.

Взяла поднос, опустила монеты, потянула за ручку: окошко не открывалось. Дернула еще раз — не поддается. И тут я разглядела, что сэндвич подорожал — теперь он стоил шестьдесят пять центов. Я расстроилась — это еще мягко сказано. И вдруг у меня над ухом прозвучало:

— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?