Просто дети

В день смерти Рембо я устроила первый свой концерт из серии «Рок и Рембо», воссоединивший меня с Ленни Кеем. Концерт проходил на крыше «Ле Жардэн» в отеле «Дипломат» около Таймс-сквер. Вечер начался с классической вещи Курта Вайля «Speak Low» в честь образа Венеры, созданного Авой Гарднер в фильме «Прикосновение Венеры». Аккомпанировал пианист Билл Эллиот. Стержнем программы были стихи и песни о моей любви к Рембо. Мы с Ленни повторили то, что раньше играли у Святого Марка, добавили «Annie Had a Baby» Хэнка Балларда. Выглянув из-за кулис, мы поразились: пришли самые разные люди, от Стива Пола до Сьюзен Зонтаг. Я впервые осознала: мы способны не только на единичные выступления — у нас есть потенциал для дальнейшего развития.

Но где нам выступать? «Бродвей сентрал» развалился. То, что мы делали, невозможно было отнести к какому-то конкретному стилю. Казалось, подходящих площадок для нас просто не существует. Но город, как-никак, был населен людьми, а я не сомневалась, что нам есть что сказать людям. Мне хотелось, чтобы Ленни участвовал во всех концертах.

Джейн всяческими ухищрениями пробивала нам концерты. Ей было нелегко. Иногда я читала стихи в барах, но тогда большая часть отведенного времени уходила на пикировки с пьяными посетителями. В этой обстановке я научилась ловко, не хуже Джонни Карсона,[128] вести словесную дуэль, но не имела возможности оттачивать более важное искусство — умение донести свое творчество до слушателей. Ленни присоединился ко мне, когда я впервые играла в баре «Вест-Энд», где когда-то писали и выпивали (необязательно в таком порядке) Джек Керуак и его компания. Мы ни гроша не заработали, зато после концерта Джейн вознаградила нас замечательной новостью: под Новый год нас зовут на разогрев к Филу Оксу, который будет выступать у «Макса». Мы с Ленни Кеем провели оба наших дня рождения (и он и я родились в декабре) и вечер 31-го, мешая поэзию с рок-н-роллом.

То был наш первый длительный ангажемент: шесть дней подряд, две программы за вечер, а в субботу и воскресенье — три. Струны рвались, публика иногда встречала нас враждебно, но мы все преодолели с помощью наших колоритных друзей: Аллена Гинзберга, Роберта и Сэма, Тодда Рандгрена и Бебе Бюэлл,[129] Дэнни Филдса и Стива Пола. К 31 декабря мы сделались неуязвимы. В ноль часов сколько-то минут мы с Ленни играли на сцене у «Макса». Публика была шумная, недружелюбная, воздух был наэлектризован. Шел первый час нового года, и, глядя в зал, я вновь вспомнила фразу, которую твердила мне мать. Обернулась к Ленни:

— Как сегодняшнюю ночь проведем, так и весь год.

И взяла со стойки микрофон. Ленни ударил по струнам.

Вскоре я переехала с Алленом на Макдугал-стрит, в дом напротив бара «Кеттл оф фиш», — в самое сердце Гринич-Виллидж. Аллен снова уехал на гастроли, и виделись мы мало, но наш новый район я обожала и погрузилась в изучение новой для себя темы. Увлеклась Ближним Востоком: мечети, молитвенные коврики, Коран пророка Мухаммеда. Прочитала «Каирских женщин» Нерваля, рассказы Боулза, Мрабета,[130] Альбера Коссери и Изабель Эберхардт.[131] Поскольку атмосфера этих историй была пропитана гашишем, я вздумала его попробовать. Под гашишем я слушала «The Pipes of Pan at Joujouka»[132] — альбом, который спродюсировал в 1968-м Брайан Джонс. Радовалась, что пишу стихи под любимую музыку Брайана. Этот альбом: собачий лай, экстатические дудки — на какое-то время стал постоянным саундтреком моих ночей.

* * *

Сэм любил творчество Роберта. Любил, как никто.

Однажды я вместе с Сэмом рассматривала натюрморт с белыми тюльпанами на черном фоне.

— Скажи мне, что самое черное из того, что ты видела? — спросил Сэм.

— Затмение? — предположила я, точно отгадывая загадку.

— Нет. — И он указал на фото: — Вот оно. Чернота, в которой можно заблудиться.

Позднее Роберт подписал эту фотографию в подарок Сэму.

— Только он действительно врубается, — сказал он.

Роберт и Сэм были кровная родня, насколько это вообще возможно для двух мужчин. Отец искал себе наследника, сын — отца. У Сэма, великого мецената, были деньги, проницательность и желание взрастить талант. Именно таким талантом и оказался Роберт.

Бессмертную любовь, которая связывала Роберта и Сэма, люди толкуют, перетолковывают, отрыгивают в искаженной форме — превращают в историю, из которой вышел бы занятный сюжет для какого-нибудь романиста. Но нельзя судить об отношениях Роберта и Сэма, не разобравшись в правилах, которые они установили себе добровольно.