Но больше всего мне хочется зайти обратно и обнять Зойку. Потому что она неправа. Я не стерва. Не хочу ей быть. Но и принять ее зависть мне тоже тяжело. Друзья же не завидуют, они радуются. Получается, у меня не было друзей?
В туалете никого нет. Сажусь на подоконник, свесив ноги и сгорбив спину. Будто груз повесили, и стало сложно его нести. То и дело в коридоре слышу шаги. Еще музыку. Она скорее всего доносится из актового зала, где сейчас проходит просмотр.
По возвращению в гримерку Зойку не нахожу. Может, это и к лучшему. Часы на стене отсчитывают секунды. Только и слышен звук движущейся стрелки. Он глухой, но четкий.
Решаюсь набрать Глеба. Только он сможет помочь темной Миле, что рвется наружу. Она помощник в танце, но ее разрушительная энергия бесконтрольно полыхает, как лесной пожар, что движется по верхам деревьев. Сдерживать трудно.
– Глеб?
– Да, Мила, – голос уставший.
– Мне нужна помощь…
– Приехать никуда не могу. Занят, – резкий ответ сбивает с ног.
– Не нужно никуда приезжать. Просто… поговори со мной, пожалуйста.
– Ты сейчас серьезно?
– Да. Глеб, мне надо… сейчас выхожу на сцену… – бесконтрольные слезы, я не хотела их. Но пара капель уже упала вниз. А дыхание участилось. Чаша весов перевесила, и сейчас все эмоции под ногами, рассыпались, разлились, вырвались. Страх, отчаяние, злость, боль, разочарование. Как понять, что в этом безумии настоящее, что первостепенное? Чему можно верить, а чему нет?
– Мила, если ты позвонила просто поболтать, то мне некогда. Ясно?
– Прошу. Скажи что-нибудь ласковое, – так и хочется попросить его успокоить. А лучше, чтобы он приехал, обнял, поцеловал. Да, это было бы верным решением, – мне очень тяжело.
– Прости, перезвоню, вторая линия.
Он отключил меня. А может, и вовсе сбросил.
Я сажусь на пол. Он холодный, но это чувство только отрезвляет. Что мне теперь делать с тем, что рассыпалось? Как собрать все и снова нанизать на ниточку?
Слезы льются, но я их не чувствую. Даже соль на губах кажется безвкусной.
– Мила, ты чего? – голос, который принадлежал Соне. Она первый раз так участливо смотрит на меня, и если не знать, какие между нами отношения, то с уверенностью можно сказать, что Соня переживает. Но темная Мила уже никому не верит.
– Ничего. Все в порядке. Ты почему не на сцене?
– Наше с Никитой па де де через номер. Зашла выпить воды. – Сухо ответила Соня.
– Ну так пей и уходи! – закричала я не своим голосом.
– Да пошла ты, Апраксина-Навицкая!
За Соней закрылась дверь. А мне безумно захотелось кинуть в нее чем-нибудь. Злость разрушает. И внутри и снаружи. Она не конструктивна и опасна, но это выше меня.
Подхожу к рюкзаку и достаю пуанты. Через несколько выступлений мне предстоит выйти на сцену и быть улыбчивой, радостной. Невыносимая мысль, что выжигает изнутри как самый опасный яд, течет по венам, сжигает их, превращая кровь в этот самый яд.
Истерический смех казался мне чем-то отдаленным, будто кто-то еще есть в этой комнате. Он исходил из самых глубин обиженной души. Такой звонкий, но отчаянный. Так смеялась Мила.
– Этого не может быть, – беру в руки пуанты и понимаю, что мне отрезали атласные ленты. Запасную пару я сегодня не взяла. Эти новые.
Дешевое кино, в котором я играю. Ведь так поступила бы какая-нибудь героиня дешевой мелодрамы, чтобы устранить соперницу. Может, это правда кино? Или я сплю. Вот сейчас проснусь, увижу Глеба. Он снова лежит рядом и рассматривает меня сонную. Едва остывший кофе ждет меня на прикроватной тумбе. Самый желанный и самый вкусный. А потом была бы ласка, нежность, на которую не способен Глеб, но которой так жажду я.
Открываю глаза. Нет, это не постановка сюрреализма, не творчество господина Линча. Это моя жизнь, где любимый человек не поддержал меня, а лучшая подруга отвернулась.
Что остается делать мне? Миле Апраксиной? Позорно уйти со сцены, даже не показав самых простых па? Или гордо пройти сквозь стену завистников?
Говорят, что в самые отчаянные времена, когда тьма сгущалась до черного цвета, люди верили в лучшее. Но нет, я не буду верить. Я буду действовать.
Глава 33.
Воспоминания из дневника Милы.
Не знаю, сколько я так просидела у стены на полу. Казалось, целую вечность. Музыка в коридоре то стихала, то вовсе прекращалось. Все происходящее походило на постановку. А в каждом действии обязательно должна быть завязка, кульминация и развязка. На каком этапе нахожусь я?
Встаю медленно, мышцы немного затекли, кажется, что маленькие ежики колются своими иголочками.
Вспоминаю, что девчонки в раздевалке часто рассказывали истории об интригах, что царят в любом театре за кулисами и в кулуарах. То украдут важный костюм для выступления, то закроют кого-то в комнате, то подсыпят что-то. Мне казалось это все сказками. А теперь я думаю, на что способен человек, когда речь заходит о его мечте? Она перед тобой лежит на блюдечке, такая красивая, усыпанная сотнями драгоценных камней. Протяни руку – и она сбудется.