Просто глоток кофе, или Беспощадная Милость

Карл: Нет. Из единства все возвращаются обратно. То, что является любовью, является единством, и оно всегда возвращается к разделению любящего и любимого. Многие люди от относительной любви приходят к единой любви, но затем прекрасная девушка или молодой человек встречается им на пути, и они снова возвращаются к тому, с чего начали. В любом случае, это не имеет никакой ценности. Это блаженство единства мимолетно. Оно многое обещает, но ничего не дает.

Аико: У меня есть гуру, и он — сама любовь.

Карл: Кто так говорит?

Аико: Я это вижу.

Карл: Кто это видит? Кто определяет это? Кто устанавливает критерии любви? Ты.

Аико: Это моя надежда.

Карл: Это твое мнение.

Аико: Это моя проекция.

Карл: Это твое страстное желание, это твоя преданность, все, что угодно. Именно ты порождаешь их. Это твое представление о том, каким все должно быть. Потому что ты жаждешь То, ты рисуешь себе образ, а затем проецируешь его на того гуру. Но это по–прежнему относительная любовь. Какую бы любовь ты ни испытывала, она относительна. Подчеркиваю, в этом нет ничего плохого. Я просто обращаю внимание на то, что ты можешь идти к тому месту единства и любви, но куда бы ты ни пришла, тебе снова придется уйти.

То, которое есть ты, при любых обстоятельствах останется Тем, что оно есть. Все, чему требуются особые обстоятельства, вроде определения любви, — зависимость. Любовь, которая делает тебя зависимой, конечно же, не есть свобода, которую ты ищешь. Поэтому ты вновь облекаешь ее в форму, выбирая для этого некого возлюбленного гуру. Это нормально, пойми только, что это не свобода.

Роза: Ум существует?

Карл: Существует, как существуют облака. Облака существуют? На какое–то время да; потом прошел дождь — и они исчезли.

Роза: Значит, это просто пучок мыслей?

Карл: Одна мысль, окруженная другими мыслями. Но когда ты хочешь, чтобы они исчезли, ты делаешь их реальными. В один прекрасный день облако проливается дождем, а затем исчезает. Таков ум. Он снова становится облаком, затем снова идет дождь, а затем опять появляется облако. То, что является водой, всегда вновь создает облако.

Роза: Что значит, когда говорят «ум падает в сердце» или «ум растворяется в сердце»?

Карл: Это когда сердце разбито. Тогда это пустое Сердце. И только эта пустота может вместить в себя полноту существования. В этой полноте существования больше нет места уму, потому что ума не существует в полноте Того, что есть. В этом разбитом сердце, в котором Сердце абсолютно свободно ото всякой идеи любви или свободы, может содержаться тотальность.

Но как только появляется определение любви, или тот, кто определяет любовь как «единство», или «божественность», или еще как–нибудь, оно оккупировано. Начинается захват и обладание. Появляется кто–то, дающий определение чему–то. Определяющий — это ум. Но в пустоте Сердца нет места для определяющего. Поэтому эта пустота Сердца содержит абсолютную тотальность существования, а не какую–то идею. То первое представление обо «мне», «я» — мысль, идея обладания захватывает все.

Роза: А наиболее близкое слово — хотя всякое слово будет ограничением — это «недвижи́мость»?

Карл: Само То есть недвижи́мость, но эта недвижи́мость не знает недвижи́мости. Это просто указатель на То, с которым никогда ничего не случалось. В нем нет возникновения и ухода. Оно недвижимо в себе. Оно никогда не пребывает во времени или вне времени. У него вообще нет никакого определения. Оно настолько совершенно в себе, что ему даже не надо существовать, чтобы существовать. Оно далеко за пределами запредельного!

Клара: Карл, это что–то вроде сатори?

Карл: Да, хотя и нет. Что пробуждается, по–прежнему спит. Сама идея «пробуждения» усыпляет тебя, и то, что может проснуться, по–прежнему спит. Никогда не было того, кто бы не был пробужден, и никогда не будет того, кто пробужден. Обе идеи заставляют тебя спать. Обе появляются одновременно и одновременно исчезают. Для того, что ты есть, никогда не будет никакого сатори, но для того, кто испытывает потребность в сатори, существует сатори. Хотя его не существует.

Тереза: Карл, для того, чем ты являешься, эта расщепленная секунда тоже не имеет значения?

Карл: Нет. Ты жаждешь этого. Это имеет абсолютную важность. Важно только это: избавиться от любви к себе. Более ничего. Все остальное блекнет перед твоим желанием прийти к той бессердечности, которой ты являешься. Эта бессердечность есть свобода от идей, от того, кто любит или не любит, от того, кто беспокоится. Эта беззаботность — вот чего ты так страстно жаждешь. То самое Я сидит здесь в жажде этой беззаботности. Вот и все.

Тереза: И с этим ничего не поделать?

Карл: В ту долю секунды твое сердце разбивается полностью. Не остается никого, потому что в разбитом сердце больше нет никаких представлений. Поэтому у тебя больше нет привязки к чему–либо. У тебя нет взаимоотношений, потому что больше нет второго. Ты в абсолютном одиночестве. Ты больше не можешь его избежать.