- Но Катя же со мной встречается.
- И что? Ей из-за этого без цветов и фруктов сидеть?
- Технически, арбуз – это не фрукт, а ягода. – Заметила я. – Но это так… к сведению, а вы продолжайте, продолжайте.
- Так… Чего продолжать? – Он схватил меня за локоть, вынуждая остановиться и посмотреть ему в глаза. – Евлампий? Объясняй давай.
- Евлампий – это древнегреческое мужское имя, означающее «светящийся». Его носитель обладает мягким, сговорчивыми характером и …
- Катя….
- Ой да ладно тебе! – И я, засмеявшись, пошла дальше. – Если я когда-нибудь захочу к нему уйти – можешь смело вызывать дурку! – Леська тоже засмеялась.
- В каком это смысле?
- Евлампий – это плод её воображения. – Наконец, созналась Леся.
Парни переглянулись и засмеялись. Надо же.
- То есть твоего воображаемого парня зовут Евлампий? – И они засмеялись громче.
- То есть когда это был гипотетический соперник, тебя ничего не смущало? – Мы с Леськой снисходительно хмыкнули. – Вот она мужская логика в действии. Пойдемте, праздновать, мужчины вы наши
- А какой сегодня праздник?
- Как так – какой? Сегодня же двадцать третье марта.
- Ага. Международный Евлампиев день.
====== XXVIII ======
Я вяло ковырялась ложкой в, с детства не любимой, да к тому же ещё и отвратительной на вид, геркулесовой каше, которую я сначала посолить и поперчить, чтобы придать ей хоть какой-то вкус, а потом подсластить, причем сначала просто сахаром, а потом малиновым и черничным джемами. В итоги получилась серо-буро малиновая и даже в крапину смесь, которую я старательно перемешивала, немного зачерпывала ложечкой, подносила к лицу, подозрительно принюхивалась, невольно морщилась и возвращалась к увлекательному процессу размешивания.
- Катя, хватит издеваться над кашей! Её и так после всего, что ты с ней сделала, можно причислить к великомученикам. – Пошутил папа с аппетитом уплетая свою порцию. Мама слегка улыбнулась, потом, будто бы дала себе мысленный пинок, и улыбнулась широко.
Я промолчала и только больше нахмурилась. Позитив, накопленный за день прогулки с ребятами, я истратила еще в первый день, когда окончательно убедилась, что делать здесь можно только одну вещь – умирать со скуки.
Нет, конечно, здесь есть всякие процедуры, некоторые из них очень даже нечего, те же массаж и жемчужная ванная, но это все ещё до двенадцати можно успеть. А что делать дальше? Я хотела прогуляться – все-таки сосновый бор, для меня, городского жителя, это едва ли не восьмое чудо света. Но не успела я подойти к первой, удобной для лазания, сосны, как начался дождь, вынудивший меня вернуться под крышу. Ион как начался тогда, так и не прекращался. Хотя нет, вру, один раз он затих где-то в половину одиннадцатого и капельки, стекающие с крыши даже успели поехидничать: «А ты сейчас не погуляешь! Уже поздно! Тебе нельзя гулять!» А под утро он зарядил с новой силой. Я могла бы конечно безвылазно сидеть у себя в номере и смотреть телевизор, но я и дома-то этого не делала. Поэтому все свободное время между завтраком, обедом и ужином, я проводила в библиотеке. Бедной, очень бедной, очень-очень бедной библиотеке. Настолько бедной, что там оказалось всего десять не прочитанных мною книг, которые я и мусолила в течение этих трех дней.
- Кать, после завтрака пойдём в пинг-понг играть? – Предложил папа, издавая вздох наслаждения, пробую обжигающе-горячий чай.
- Что-то не хочется… – Пробурчала я, добавляя в чай сахар.
- Может, в картишки перекинемся?
- Я против азартных игр.
- В шахматы? – Меня это начинает раздражать.
- Скука…
- Тогда в шашки? – Он что – намеков не понимает?
- Нет, папа.
- Почему?
- Я не люблю шашки. – Я глотнула чая и поняла, что вместо традиционных двух ложек сахара, я добавила ложек десять – не меньше!
- С каких пор ты не любишь шашки? Мы с тобой месяц назад устроили поединок, ты с таким азартом играла! Даже выиграла у меня шесть партий из десяти!
- Пап, ну чего ты пристал? Не хочу я играть и всё! Отстань от меня!
Мама охает и по-моему даже проливает чай. Я не поднимаю глаза и с удивительной скрупулезностью разглядываю мелкие пузырьки, плавающие в чае.
- Отстать? – У меня что-то дрогнуло в груди. Папа никогда не обращался ко мне таким тоном. Это плохо… Блин, Катя, вот кто тебя за язык тянул? Ты не могла промолчать?! – Хорошо, я отстану. Мы отстанем. Можешь бежать и собирать свои вещи. Вечером ты уже будешь дома.
Он с оглушающим скрежетом отодвинул стул от стола, встал и вышел из столовой. За ним так же оглушающе захлопнулась дверь.
Я осторожно подняла глаза на маму. Она смотрела на меня с осуждением, но что более важно – с болью.
- Катя, как так?... Как ты?... Он ведь… А ты… – Она не выдержала и расплакалась.
Наверное, любая другая дочь подбежала бы к матери и начала её утешать, но я застыла на месте.
Моя мама не плачет. Она никогда не плачет. Никогда-никогда не плачет! А сейчас… Она плачет. А это значит, что случилось что-то ужасное.