Просто хочу

— Ну-ну, — Крис отправился на кухню, оглядываясь на меня, продолжал шпионить и через открытую дверь.

Я закончила, отправила на печать, сложила листок конвертом, сунула ему в куртку. Крис молча наблюдал за моими манипуляциями. Он стоял, прислонившись к холодильнику, ел быстро, почти не жуя. Это ж надо до такого довести человека. Совсем оголодал.

— Доедай, — я кивнула на остатки.

— А ты?

— Не хочется.

Я налила кофе. Желудок пустой, но аппетита не было. Я сама выгребла ему остатки под осуждающим взглядом. Крис нахмурился, но доел. Я закрыла дверь, открыла форточку, решив покурить прямо на кухне. Он тоже отхлебнул кофе, потянулся к сигаретам и ко мне. Тихо, словно нехотя, произнес:

— Мне нужно ехать.

— Хорошо.

— Плохо.

— Нормально.

— Софи, прекрати.

— Оно все само собой прекращается, Крис. И это нормально.

Я прижалась губами к колючей щеке, вдыхая его запах, запоминая.

— Я не хочу, — он крепче обнял меня.

— Так надо. Ты же знаешь.

— Да будь оно все…

Я приложила ладонь к его губам, не позволяя выругаться.

Будь оно все… Просто будь. Не надо насылать проклятия на свою потрясающую жизнь.

Я задала единственно важный для меня сейчас вопрос:

— Когда?

— Через час заберут, — он спрятал глаза.

Есть только один способ развеселить моего печального чебурашку.

— Успеем? — я потянула Криса в комнату, целуя, снимая с него рубашку, застегнутую на две пуговицы, прямо через голову.

— Софи, я дурею от тебя.

— А вот это хорошо, Крис, хорошо.

Мы упали на кровать. Прощание было сладким, я не позволила ему горчить.

Сонин очерк

Пианист

Он шел по шоссе. Капельки дождя не больно били его по лицу. Строгий костюм-тройка промок до последней ниточки. Он уже привык к мокрым объятьям ткани, они не были ему неприятны, скорее интересны. Вот так и шли они в обнимку. Просто шли на встречу с горизонтом, которой не суждено было состояться. Никогда.

Мимо пролетали машины, проходили редкие автостопщики. Все куда-то спешило, торопилось. Только не он.

Он просто шел. Совершал свой вояж в никуда. Ниоткуда взявшиеся полицейские вдруг решили его прервать. Они задавали какие-то глупые вопросы. Спрашивали имя, место жительства, цель маршрута, почему один, мокрый, под дождем. Наверно, он хотел ответить на эти вопросы, но не мог. Хотя, скорее, мог, но не хотел. Полицейские утверждали, что нужно куда-то поехать. Он не сопротивлялся. Зачем?

Менялись лица, менялись интерьеры. В конце концов, его привезли в дом, где все ходили в белом и задавали еще больше глупых вопросов. Вдруг кто-то положил перед ним белый лист. Он не задумываясь нарисовал нотный стан. Здорово было бы сейчас поиграть. Вновь ощутить нежность белых и черных клавиш. Прикоснуться к ним, создать звуковое настроение, выразить музыкой нежность, отразить в ней воспоминания, которых у него не было. Или были. Но он о них не помнил.

Каким-то чудом он сразу оказался у рояля, сел и заиграл. Откуда-то из глубоких слоев памяти он извлекал мелодии и играл их. Это было так естественно. Так просто и приятно. Лебединое озеро, Лунная соната, К Элизе, Времена года. А потом стало рождаться что-то свое, новое, а может старое, но свое, родное, чувственное. Не отражение вечных истин в чужой музыке, а своя мелодия, свой ритм, своя радость, горе, растерянность, недоумение. Все складывалось в звуки и обретало жизнь под его пальцами.

Он был счастлив. Вот куда он шел. Он шел к музыке, а она ждала его, как верная жена, как Бог ждет своих детей, которые идут к нему, выбирая самые сложные пути.

Мир может измениться. Солнце может погаснуть. Бог перестанет любить людей. Но он будет играть. Здесь. Там. Где-нибудь. Он будет. Это его награда, его жизнь, его счастье. Он знал одно: если музыка в нем — он силен; а если он в музыке, то он еще сильнее.

Дневник Кристофера

12.10.2011

Куда я попал? Что это было? Вот тебе и выходные без фанаток и охраны.

Что она сотворила со мной?

В голове каша, а в штанах — солнечный май. Спектр моих чувств менялся от волнительного предвкушения до злости. Подумать только! Не ждала меня. Бегать умотала. И ведь даже не специально. А потом я был просто рад видеть ее. И это детское воодушевление от прогулки по Москве. Томная сладость поцелуя в комнатушке с ужастиками. И ревность к Киру, к их старой истории.

А на Воробьевых горах я окончательно свихнулся.