Просто любовь

Лукас прижался своими теплыми твердыми губами к моим и вкрадчивым прикосновением языка заставил меня раскрыть рот. Одной рукой он прижимал к матрасу мои по-прежнему скрещенные запястья, а другой подбирался к талии. Он целовал меня все настойчивее, и мне приходилось ему отвечать. В голове у меня все поплыло. Каждые несколько секунд я урывками глотала воздух, как будто собиралась нырять на глубину. Именно в тот момент, когда я почувствовала, что более сильного натиска уже не выдержу, Лукас дал мне возможность перевести дух, слегка прихватив мою губу и лизнув ее, перед тем как повторить все сначала. Я заерзала от приятного щекочущего ощущения на языке, зубах и нёбе.

Если бы кто-нибудь меня спросил: «С кем лучше целоваться: с этим парнем или с Кеннеди?» — я бы ответила: «Кеннеди? А кто это?»

Лукас взял меня за руки и положил их к себе на шею. Я сделала то, что мне несколько раз снилось: запустила пальцы ему в волосы, ероша его и без того всклокоченную шевелюру. Он приподнял меня, взял к себе на колени и плюхнулся на горку подушек в изголовье моей узкой кровати. Одна его нога стояла на полу, а другая, согнутая, оказалась подо мной. Мы перевернулись: поддерживая рукой мой затылок, он бережно уложил меня на спину и, целуя, стал спускаться по шее к V-образному вырезу свитера. Я запрокинула голову и часто задышала, пытаясь собраться с мыслями.

Лукас запустил руку под мягкую вязаную ткань, добрался, проведя по ребрам, до атласных чашечек и кончиками пальцев потрогал кожу над ними, как будто изучая рельеф моего тела — более резкий, чем обычно, из-за того что я была в полусогнутом положении. Потом он поднял край свитера и, губами повторив путь, который перед этим нащупал, лизнул верхнюю кромку лифчика.

Его пальцы тронули застежку (она была спереди, между чашечками), а мои крепче ухватились за его волосы. Неужели я надела бюстгальтер, который легко расстегивается, именно для этого? Телом я была только за, но разум мне подсказывал, что пора остановиться.

Я вспомнила слова Эрин: «Получи от него все то, чего ты так долго была лишена!» — и запоздало усмехнулась. Лукас поднял голову и повел бровью.

— Щекотно? — спросил он недоверчиво.

Я немного струхнула. Приходилось выбирать: или ответить, будто мне действительно щекотно (щекотка — это, бесспорно, трагическое препятствие в любовных занятиях), или продемонстрировать очень специфическое чувство юмора. «Боже мой!» — подумала я и, прикусив верхнюю губу, чтобы еще раз не рассмеяться, мотнула головой.

Лукас взглянул на мой рот и переспросил:

— Точно? Просто если ты не боишься щекотки, значит моя техника соблазнения кажется тебе… забавной.

Не в силах больше сдерживать смех, я опять прыснула, а Лукас покачал головой. Чувствуя себя страшно неловко, я села у него на коленях, вся растрепанная, и, отведя руку от его головы, прикрыла губы, как бы извиняясь за их глупое поведение.

Он улыбнулся. Я ответила ему тем же, не отнимая пальцев ото рта. Мысленно я просила Лукаса больше не заставлять меня смеяться. Боялась, что смех может в любой момент перерасти в истерику.

— Может, мне все-таки пощекотать тебя напоследок? — Видно, эта мысль не давала ему покоя.

— Ой, пожалуйста, не надо! — забеспокоилась я.

Как и большинство людей, умирая от щекотки, я выглядела не особенно привлекательно. Это я знала точно: моя тетя засняла на камеру, как в мой одиннадцатый день рождения придурковатая старшая кузина безжалостно меня щекочет, а я извиваюсь как уж и умоляю ее прекратить. Вся физиономия у меня в красных пятнах, из уголка рта сочится слюна, а протестующие звуки, которые я издаю, похожи на вопли затравленного зверя.

— Нет?

— Не надо. Пожалуйста.

Лукас вздохнул, взял мою руку (я все еще заслоняла ею губы) и прижал к своей груди, а потом быстро наклонился и поцеловал меня. Он заботливо поправил на мне свитер, но тут же опять запустил под него пальцы, трогая мой живот и чашки лифчика. Когда Лукас через ткань бюстгальтера дотронулся до соска, у меня закружилась голова. Мы снова поцеловались. Ладонью я чувствовала стук его сердца: оно билось в том же ритме, что и мое.

Больше я не смеялась.

* * *

У моих чувствительных губ прекрасная память, и, едва к ним прикоснувшись, я все ощутила заново: тот концерт для рук и рта, который Лукас исполнил на моем теле, наши безбашенные поцелуи и те немногочисленные слова, что он говорил. «Какая ты красивая…» — отзывалось у меня в ушах.

Я захотела взглянуть на рисунки, и Лукас мне их показал. Они были хороши. Удивительно хороши. Я сказала ему об этом, заслужив очередную слабую улыбку.

— Что ты будешь с ними делать? — запоздало спросила я.

— Может, повторю их углем.

Я не унималась:

— А потом?

Он пожал плечами и посмотрел на меня:

— Почему бы мне не повесить их на стенку у себя в спальне?

Я приоткрыла рот, не зная, что на это сказать. На стену в спальне — ничего себе!

Лукас взглянул в блокнот и перевернул лист:

— Ну кто не захочет, просыпаясь, видеть перед собой вот это!