Просто любовь

И ей здесь жить не суждено. Не было никакого смысла мечтать об этом.

– В доме чувствуется приятная прохлада, – сказал Сиднем, когда они, осмотрев все комнаты, стояли в холле, пол, в котором был выложен плиткой. – Устроим ли мы наш пикник здесь, или вы предпочтете посидеть на лужайке?

– Здесь, – сказала Энн. – Позвольте мне сходить за корзиной.

– Мы принесем ее вместе, – ответил он.

Ей следовало бы предпочесть лужайку, подумала Энн десять минут спустя, когда они устроили свое маленькой пиршество за небольшим столом в утренней комнате. Они действительно перегрелись на солнце. Но снаружи было больше звуков природы, отвлекающих внимание, больше того, на что можно было бы смотреть, чтобы легче было отвлечься от того, что они – мужчина и женщина, находящиеся наедине друг с другом, и что между ними происходит нечто, о чем они оба знают и испытывают от этого чувство неловкости.

А потому в комнате царила напряженная атмосфера.

Повар Сиднема Батлера приготовил для них маленькие пирожки с мясной начинкой, сэндвичи с огурцом и яблочный пирог. А также в корзине нашлись большие ломтики сыра и неизменный лимонад. Энн разложила все это на столе по тарелкам, которые также имелись в корзине. И разлила напиток.

Они поели в тишине, а потом, заговорив, взяли для разговора одну из тех несущественных тем, которую могли бы выбрать для беседы незнакомцы. Они, должно быть, провели целых десять минут, обсуждая, как долго, по их мнению, продлится жаркая солнечная погода.

– В прошлое воскресенье после службы я слышал, как один член церковного прихода заметил кому-то еще, – сказал Сид с блеском в глазу, – что все мы обречены страдать из-за яркого солнца и жары, так же, как потом будем страдать из-за ужасной погоды. Вечный пессимист, я бы сказал.

Энн тогда тоже была там с ним.

– Но все эти люди говорили на валлийском, – заметила Энн.

Мгновение он казался озадаченным.

– Ну, конечно, – ответил Сиднем. – Вероятно, я понимаю по-валлийски больше, чем предполагал. Господи, скоро я буду полноценным валлийцем. Стану играть на арфе. Но нет. – Он бросил взгляд вниз на свой пустой рукав. – Вероятно, играть я все-таки не буду.

Они оба рассмеялись, и часть напряженности рассеялась.

Наконец она заговорила о доме.

– Если он станет вашим, вы сохраните здесь все без изменений?

Дом был полностью меблирован.

– На какое-то время – да, – Сид Батлер, откинулся на спинку стула, а Энн убирала остатки их пикника обратно в корзину.

Наведя порядок, она пересекла комнату и встала у окна.

– Я влюбился в это место именно в том его виде, в котором оно существует, и было бы глупо сразу же что-то здесь менять только потому, что у меня имеются на это средства. Если бы я что и изменил, то постепенно, сначала убедившись, что мне хочется чего-то другого. Например, преобладающие в холле коричневые цвета покажутся довольно мрачными в серые зимние дни. Возможно, я поменяю их в первую очередь.

Энн посмотрела на пасущихся на лугу овец и почувствовала, как боль смутной тоски сдавила ей грудь. Может быть, она хотела увидеть этот холл, когда его переделают? И была уверена, что никогда этого не увидит?

– А что бы вы изменили здесь, если бы этот дом был вашим? – спросил Сиднем.

– Не особенно много, – ответила Энн. – Дом обставлен со вкусом. Но, возможно, я заменила бы красный цвет в убранстве этой комнаты на лимонно-желтый. Это – утренняя комната, с окнами, выходящими на восток и юг. Тогда в ней можно было бы начинать день с солнечным настроением даже в ненастный январский день.

– Пожалуй, – с тихим смехом сказал Сид, – я сменю цвета этой комнаты на лимонно-желтые. Если этот дом когда-нибудь станет моим.

Она почувствовала, как он подошел и встал позади нее, с правой стороны. Энн повернула голову и улыбнулась ему, и тут же обнаружила, что он находится гораздо ближе, нежели она предполагала. Энн сглотнула и повернулась обратно к окну. Но на этот раз не было утеса, на который можно было вскарабкаться или холма, чтобы сбежать вниз и разрушить возникшую напряженность.

– Вы, должно быть, с нетерпением ожидаете возвращения в Бат, – сказал Сиднем.

– Да.

Повисшая тишина вибрировала от напряжения.

– А вы, вероятно, с нетерпением ожидаете возвращения к своей спокойной жизни в Глэнвир, – сказала Энн.

– Да.

И вновь наступила такая тишина, что даже дышать казалось неприличным, поскольку дыхание было слышно.

Энн решительно повернулась к нему лицом. Она подумала, что Сиднем мог бы отступить на шаг назад, так как сама она не могла этого сделать из-за окна за спиной, но он не двинулся с места.

– Я хочу, чтобы вы знали, – сказала Энн, – что вы не уродливы. Я знаю, что вы видите, как иногда люди вздрагивают, когда впервые видят вас. По правде говоря, я и сама сбежала, впервые увидев вас. Но это потому, что люди сразу же понимают, что вы прошли через нечто невообразимо мучительное, и что вы никогда не освободитесь от этих воспоминаний. Когда же люди видят вас во второй, третий и в тридцать третий раз, то они больше не обращают на это внимания. Вы – это вы, и ваша сущность ясно видна сквозь внешнюю оболочку.