Просто Маса

Миссис Тревор слушала как надо: вздыхала, всхлипывала. Вообще-то она была женщина с твердым характером, но какая же японка останется равнодушной, внимая рассказу о двойном самоубийстве влюбленных и родительском мягкосердечии. (Несмотря на свои британские манеры и английский язык, Наоми была японкой, фамилия ей досталась от мужа, поэтому объяснять, что такое «якудза» и зачем отрезают пальцы, не понадобилось.)

Чувствительную историю Маса придумал еще в детстве — так давно, что сам в нее поверил. Даже видел, как всё это произошло — ну, или могло произойти.

Однако сейчас, близ родного берега, случилось странное.

Вдали, среди золотистых блесток, покачивалась рыбацкая лодка. Там — согнутая фигурка в широкой соломенной шляпе, в воде торчали поплавки раскинутой сети и чернела точка — детская голова. Так в этих краях издавна ловили рыбу: мужчина сидел в лодке, а мальчишка шести-семи лет находился в воде, беспрестанно расправляя невод, чтобы его не закрутило течением. Ребенка постарше деревянные поплавки-укидама на поверхности не удержали бы, а плавать столько часов подряд никому не под силу.

И Маса словно провалился в иную жизнь, нырнул с головой в далекое прошлое, забарахтался в нем, чувствуя холод тяжелой воды, вкус соли на запекшихся губах, жар солнца на затылке, ломоту в пальцах. Грубый голос Дзиро проорал сквозь слепящие лучи: «Не спи, бандитское отродье! Работай руками!»

Наверное, Дзиро не был злым человеком. Родных детей он никогда не бил. Просто не считал приемыша своим.

Деревенские жили трудно. У них было издавна заведено покупать за небольшие деньги никому не нужных малышей-сирот, подращивать, а затем ставить на тяжкую работу, которую жалко поручать собственным детям. Маса всегда знал, что он чужой, сын якудзы. У него и фамилия была другая Сибата. Это уже потом, когда он сбежал в Иокогаму и прибился учеником к шайке Тёбэй-гуми (а куда еще было деваться «бандитскому отродью»?), мальчишке рассказали, что его отца звали Рюдзо и он был большой человек, оябун собственной банды. Но та банда сгинула, и куда подевался Рюдзо Сибата, никто не знал. Не беда — Маса придумал отцу красивую гибель, а заодно придумал и мать, о которой вообще было ничего не известно. Мальчик вырос, обучился лихому ремеслу якудзы и, верно, прожил бы свой век совсем другой, волчьей жизнью, если бы однажды, сорок пять лет назад, не повстречал в Иокогаме молодого гайдзина с седыми висками...

Когда-то Маса пообещал себе забыть свое раннее горько-солёное детство, никогда о нем не вспоминать. И забыл — казалось, что навсегда. Но стоило ему вновь попасть в те же места, увидеть, как болтается на волнах рыбацкое суденышко, как торчит из воды «живой поплавок», и память выдернула из каких-то темных подвалов то, что там, оказывается, хранилось и за все эти годы нисколько не потускнело.

— Что же вы замолчали? — сострадательно молвила Наоми Тревор. — ...Впрочем, не отвечайте. Представляю, каково это — вернуться на родину после столь долгой разлуки. За сорок лет сильно изменился весь мир, а Япония — больше любой другой страны. Вы почувствуете себя Урасимой Таро, не узнавшим родного края.

— Нет, это не так. — Маса глядел на берег, чувствуя сладкую ломоту в сердце. — Я узнаю здесь всё. Фудзи, холмы, цвет воды, переливы воздуха, оттенки света и тени, запах водорослей, каждый мыс, каждую бухту. И крышу храма над Ста Ступенями. И морской рейд...

С каждой минутой город приближался, делался всё больше. Он, конечно, изменился. Над крышами там и сям поднялись башни со шпилями, корабли у причалов тянулись к небу не мачтами, а трубами, но это была та самая Ёкохама, где когда-то всё было испытано впервые: горе и счастье, победа и поражение, любовь и ненависть, страх и преодоление страха. Одним словом, это была Родина.

Масе показалось нелепым, что он так долго оттягивал свое возвращение, сомневался, стоит ли, и мысленно повторял древнее танка:

Проста истина:
Не возвращайся, ронин,
В прежние места —
Ведь лепестку сакуры
Не вернуться на ветку.

Танка ошибалось. Человек не лепесток, подвластный лишь законам ботаники и гравитации. У тебя всегда есть выбор, и самые главные решения нужно принимать сердцем. Сердце же звало Масу на Родину, к прежней привязанности, с того самого момента, когда не осталось других. Правда, имелась вдова господина, но близость Масы только мешала ей построить какую-то другую жизнь, служила вечным напоминанием о горестной потере. Оба они были не мягкими лепестками сакуры, а твердыми яблоками. Яблоки же, ударившись о землю, откатываются в разные стороны...

* * *

Дорога на Родину получилась длинной, но куда спешить мастеру одиночества? К тому же денег хватило только на билет до Шанхая, где Маса провел больше полугода, прежде чем смог двинуться дальше. Господин всегда говорил, что деньги, лежащие на американском счете, принадлежат им обоим. Но пусть всё достанется вдове и сыну. Ронин с чековой книжкой — это абсурд.