Он испытывал необыкновенное благодушие и умиротворение, все ластилось и льнуло к нему, шальной, на десять минут, дождик словно облизал щеки, ветер фыркнул в шею, как верный конь, кусты роняли мелкие, едва завязавшиеся ягоды к ногам, будто стремились устлать ими все плитки вокруг дома.
Красота!
Все было вымыто, убрано, слито, похоронено и лишено каких-либо примет, указывающих на то, что он, Валентин Мурлов, мог иметь отношение к пропаже рыжего Трегубовского кота. О, теперь к страдалице Патрикеевне добавятся еще и Трегубовы. Жалко, жалко котика, но уж, извините, собак по садоводству бегает — боже упаси! Начиная с йоркширских терьеров. Могли и задрать.
К вечеру принесло грозу, и Мурлов, сидя в доме, смотрел, как за окнами тарабанит ливень, звенит снаружи тазами и банками, колотит по торчащему из-под навеса автомобильному багажнику, брызгает в стекла. Молния несколько раз соревновалась с рукотворным электричеством, заливая гостиную мертвенным светом.
То ли под испанский, то ли под итальянский футбол, Мурлов со вкусом поужинал. Картошечка, грудинка, соленый огурчик. Ну и лосось на бутерброд. Куда ж без лосося-то? После удачной охоты Мурлов даже позволил себе хлопнуть сто грамм водки, правда, сразу понял, что зря. Во рту образовался нехороший привкус, а желудок наполнился неприятной тяжестью. Видимо, поэтому и сон, сморивший Валентина, выдался препоганый. Он обнаружил вдруг, что привязан к металлическому столу в боксе. Правая рука была зажата в тисках, голова зафиксирована в струбцине, лампы светили в глаза, а вне поля зрения кто-то лениво копошился, звякая инструментами. Страха не было, но все происходящее воспринималось, будто в горячке, по болезни, сквозь муть в голове.
Перебор инструментов скоро прекратился, и человек подошел к столу.
— Татьяна? — удивился Мурлов.
— Ты должен нам денег, Валя, — сказала, нависая, бывшая жена. — Извини, но, видимо, мы может достать их из тебя только таким путем.
Она помахала перед глазами Мурлова миниатюрной ножовкой.
— Ты — дура? — спросил Мурлов.
— Ой, лежи! — скривилась Татьяна.
Каким-то образом Мурлов смог видеть свой белый живот. Внизу живот был увенчан шапкой курчавых, паховых волос.
— Прости, Валя.
Бывшая жена поднесла ножовку, и зубчатое полотно легко проникло сквозь вздутую кожу. Несколько пилящих движений, и Мурлов обнаружил, что разрез стал шире, а внутри у него все зелено.
— Смотри-ка! — сказала Татьяна.
И вытянула на свет тысячную купюру.
— Эй-эй! — крикнул Мурлов.
— Я возьму не больше, чем мне надо, — сказала бывшая жена.
Одну за одной она принялась деловито доставать из Мурлова деньги, которые сами, как тесто из квашни, лезли наружу, завиваясь зелеными кудряшками.
— И мне! — откуда-то возник в боксе сын.
— Чего? — возмутился Мурлов.
Где первое правило? Почему не заперто?
— Мне нужно, чел. Без бабосов жизни нет!
Пальцы сына, отпихнув руку жены, жадно нырнули Мурлову в нутро. Валентин чувствовал, как они неистово загребают в нем купюры.
— О-па!
Сын вытащил целый ворох денежных знаков.
— Куда?
Мурлов попытался поймать сына за руку зубами, но тот оказался шустрей, прыгнул в сторону, растворился в тумане.
— Валя, нам нужно всего сто тысяч, — сказала Татьяна. — У тебя там еще много.
Она пальчиком, игриво, отогнула кожу на животе Мурлова.
— Стой!
— Просто наши все — в обороте.
— Тварь!
Мурлов проснулся и какое-то время лежал в темноте, охваченный внезапным параличом. Казалось, что бывшая жена сопит рядом, а сын шелестит деньгами за стенкой. И самое жуткое, не было никакой возможности проверить, все ли в порядке с животом. Потом Мурлов сообразил, что уже почти три года живет один, и потихоньку задышал, двинул одной рукой, другой, накрыл пупок ладонью. Нет разреза! Сон! Просто сон. О, идиотство какое. Он пофыркал, щупая себя выше и ниже. Все на месте.
Спустя пять минут Мурлов уснул уже легко и без сновидений.
Разбудила его трель звонка. Оказалось, что обладатель йоркширского терьера с утра пораньше решил исполнить свое обещание и навестить соседа-доброхота. Запахиваясь в халат и спускаясь с крыльца к забору, Мурлов с ленцой думал, на какую благодарность способен старик, и прокручивал в голове дежурные слова ответной речи. Я очень рад, какие пустяки, не стоило так тратиться, мы же соседи…
— Да-да?
Мурлов сдвинул засов на дверце.
— Доброго утра, Валентин Сергеевич!
Светило солнце. Небо после грозы радовало высотой и синью. Дружок сидел у ноги Николая Петровича на кожаном поводке.
— Вы снова в компании? — спросил Мурлов.
Седой сосед улыбнулся.
— Теперь, пожалуй, на постоянной основе.
В руках у Николая Петровича не было ни пакета, ни бутылки с алкоголем. Интересные подарки у старшего поколения!
— Вы снова песика мне привели?
— Нет, что вы! Это было бы бестактно с моей стороны. Я хотел бы просто вам кое-что показать. Прорекламировать, так сказать.
— Здесь?
— Лучше в доме. Если вы, конечно, не против.
Мурлов пожал плечами.
— Пожалуйста.
Он пропустил Николая Петровича на участок. Сосед поддернул поводок, и песик легко перепрыгнул порожек. Мурлов закрыл дверцу.
— Это будет цирковое представление?
— О, почти.