Просто мы научились жить

– От этой поездки, – Женя так и не открыла глаз. Только губами шевелила, лениво, медленно, – ты же прекрасно знаешь, что она не будет с тобой.

– Ничего я не знаю, – соврала Марина, – шанс всегда есть.

– Да ладно тебе, – Женя привстала, перевернулась на кровати, и легла на живот, подперев подбородок ладонями и пристально глядя на Марину, – ты не хуже меня знаешь, что у тебя нет ни единого шанса. Ленка рассказала мне, что произошло тогда между вами, я всё знаю, Марин. Даже если мы её найдем, она никогда к тебе не вернется. Она не любила тебя.

– Откуда тебе знать? – Вспыхнула Марина. Она не хотела, не хотела этих воспоминаний, но Женя словно нажала на спусковой крючок, и они потоком хлынули в память, в глаза, в сердце.

Вот Лёка сидит напротив неё на кухне, ест суши, и смотрит своими умопомрачительными синими глазищами.

– Я не помню, сколько мне лет. Где-то с двадцати пяти я перестала считать.

А вот она рядом, в постели, лица не видно в темноте, но зато чувствуется тело, руки, язык, и фантастический ураган внутри, объединяющий их на эти безумные мгновения безумной близости.

– Я не люблю тебя, и никогда не буду любить. Но сегодня ты будешь моей. Моей девочкой. Моей сучкой.

Меняются декорации, ощущения, и вот они уже стоят друг напротив друга, одетые, злые, готовые вцепиться друг другу в глотки, и Марина кричит громко, яростно:

– Я прошу тебя! Посмотри на меня! Посмотри на меня! Посмотри на меня!

И от этого слившегося в единое целое «посмотринаменя, посмотринаменя, посмотринаменя» взрывается что-то в голове, разливается слезами и адской, горькой, нестерпимой болью. А Лёка смотрит, молча, бесстрастно, и не видит. Не видит. Не видит.

– Оттуда, черт возьми, тебе знать? – Марина нечеловеческим усилием воли заставила себя вернуться в реальность. – Тебя там не было.

– Верно, – кивнула Женя, – но мне и не обязательно было там быть. Я знаю Ленку. Она не любила тебя.

Да, наверное, не любила. Но что такое, эта ваша воспетая всеми лириками и бардами любовь? И кто решает, любовь это была, или что-то другое?

Марине вдруг представился конвейер, по которому движутся бесформенные, разноцветные комки из чувств, а толстая тетка в белом халате на каждом ставит печать «Любовь», «ненависть», «дружба».

– Если так, я хочу услышать это от неё.

Женя засмеялась, снова перевернулась на спину и уставилась в потолок.

– Что? – Спросила Марина.

– Ты правда думаешь, что она тебе скажет? Тогда ты просто дура, Марин. Ленка никогда не говорит о чувствах, она давно разучилась это делать, если вообще когда-то умела. Максимум, что ты увидишь – это прищуренный взгляд и какую-то очень практическую банальность вроде «какого черта ты тут делаешь»?

– Или «как я рада, что ты меня нашла»? А, котенок?

– Вряд ли, – она продолжала рассуждать, словно разговаривая с белой побелкой наверху, а не со сжавшейся в комок, мокрой, несчастной Мариной, – если Ленка чего-то хочет – она идет и берет это. И раз за все эти годы она не нашла тебя – значит, ты ей не нужна. А раз не нужна – значит, твоему появлению она не обрадуется. И, кроме того… Марин. Ей всегда нравились женщины, которых нужно было добиваться. Получив игрушку, она сразу теряла к ней интерес. Учти это.

– Ну откуда тебе знать, а? Откуда? Может, на этот раз будет по-другому?

Женя снова засмеялась. И было что-то на редкость отвратительное в её смехе – словно спала маска, и наружу вылезла та жестокость, которой обычно стыдятся и прячут даже от себя самих.

– Тебе уже не восемнадцать лет, милая. Это в восемнадцать можно надеяться на то, что «со мной будет по-другому». Люди не меняются. И Ленка останется ровно такой, какой была пятнадцать лет назад. Ты не нужна ей. Она не любит тебя. И прогонит, когда ты её найдешь.

Марина молча слезла с кровати, и скрылась в ванной. Резко открыла краны, прислонилась к стене и только тут дала волю слезам. Она рыдала, прижимаясь щекой к холодному кафелю и царапая пальцами стенку душевой кабинки. Слезы рвались наружу толчками, горечью разливаясь по губам и впитываясь в кожу.

Черт бы тебя побрал. Как же ты не видишь очевидного, Женька?

Ну как же ты, мать твою, не видишь…

Глава 8.

– Ты не замечал, что стоит ей появиться, и сразу всё начинает идти наперекосяк?

Кристина с Толиком чистили картошку – сидели на кухне перед кастрюлей и быстро орудовали ножами. Окно ввиду летней жары было широко распахнуто, но духота всё равно растекалась вокруг, проникая в легкие и проступая на лбу каплями пота.

Толик очень изменился за прошедшие годы – волос на голове стало сильно меньше, а вот живот наоборот перещеголял объемами даже традиционное «пивное пузо». Тем не менее, он по-прежнему крепко и нежно любил свою жену, и готов был терпеть даже редко когда прекращающиеся разговоры о ее подругах.

– Нет, правда, ты подумай – в прошлый раз когда она явилась, Лиза с Инкой чуть не расстались. А в этот, похоже, расстанутся.

– С чего ты взяла? – Меланхолично спросил Толик, бросая в кастрюлю очередной белый клубень.