Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

— Он мне снится. Часто, чуть ли не каждый день. Иногда как будто рядом со мной лежит, а бывает, вижу, мы просто сидим где-то на лавочке или ходим то ли по парку, то ли в лесу. И так хорошо мне с ним, так сладко — в жизни так не бывает. И вдруг он уходит, уходит, и сам такой грустный, я кричу ему, вою, слезами захлебываюсь, а он уходит… Проснусь — подушка мокрая. Это как — вспоминаю или нет?

— Ты любишь его. Могла бы узнать, где он, как он. Может, уже и расплевался с той кралей.

— Узнаешь, как же! Ратковский по пятам ходит, от него не скроешься. Пробовала: в магазине затеряюсь в толпе, выскочу в другую дверь, сверну за угол, за другой, думаю, ну вот и отделалась! Смотрю, а он следом топает, как ни в чем не бывало. Прямо дьявол какой-то!

— А сам Сергей не пробовал позвонить тебе или встретить возле подъезда?

Наташа покачала головой, вздохнула:

— Наверное, не нужно ему это… Ладно, Ирка, давай свое письмо, пора мне бежать. Завтра рано утром выезжаем, надо еще столько дел сделать. Выступай там, да смотри, чтобы вместо Барсукова какому-нибудь Медведеву в лапы не попалась.

5

— Это улица Ленина, — говорила Наташа, — сейчас мы повернем налево, на улицу Лермонтова, уже почти приехали. — Высунувшись в окно, радостно вдыхала теплый, ароматный воздух летнего кубанского вечера. «Мерседес» мягко катился по центральной улице поселка мимо зеленых ракет пирамидальных тополей, мимо старух, сидящих на лавочках у заборов, мимо босоногих мальчишек, играющих в жмурки возле столба, на котором висела лампочка в жестяном абажуре, мимо парней, провожающих «мерседес» косыми взглядами.

Гирей ничуть не изменился за те несколько месяцев, что Наташа жила в Москве, да и не мог измениться. И все же глаза, привыкшие к архитектуре первопрестольной, уже не так радостно смотрели на кирпичные дома и саманные хаты, как прежде. Не было того восторга, ощущения покоя и уюта.

— Нормальный советский расклад, — недовольно пробурчал Нигилист, сворачивая налево. — Улица Ленина — асфальт и пирамидальные тополя, даже тротуар, выложенный плиткой. А на улице Лермонтова — гравийка, выбоины и ни тополей, ни тротуаров. У вас тут перестройка была или нет?

Нигилист час назад сменил за рулем Ратковского, который в основном и вел машину. Вчера утром они выехали из Москвы, вечером были в Харькове, переночевали в гостинице и утром двинулись дальше. Около десяти вечера приехали в Гирей. Наташа устала — никогда прежде не доводилось ей так долго ехать в машине. В поезде можно лечь, можно у окошка постоять, можно в тамбур выйти, а в машине — сидишь и сидишь.

— Петр Яковлевич, — подал голос Ратковский. — А в Москве-то она была, перестройка? Я к тому, что здесь хоть оставили улицу Лермонтова, а в Москве первой станцией метро, которую переименовали демократы, была «Лермонтовская». Теперь такой нет. Не с Маркса-Энгельса начали, а с Лермонтова. Честно говоря, до сих пор не понимаю логику людей, которые это сделали.

— Ее и нет, — пробурчал Нигилист. — Надо было показать, что они творцы перемен, а Маркса трогать страшно. Вот и переименовали «Лермонтовскую». Михаил Юрьевич великий поэт, о нем и так все знают. А про Маркса, если не напоминать, завтра же все забудут. Вот видишь, Олег, я сам себе доказал, что неправ. Логика все-таки была. Номенклатурная логика.

— Все мы вышли из номенклатуры, — усмехнулся Ратковский.

— Но не все опять туда пришли.

— А теперь снова налево, — вмешалась Наташа. — Вот это и есть улица Степная, где я жила. Красивая улица, правда?

— Выбоин поменьше, — кивнул Нигилист. — Неужто знали, что ты приедешь и успели дорогу подровнять?

— А вот и мой двор. Ой, и мама стоит у ворот, нас ждет. Мама! — закричала Наташа, распахивая дверцу.

— Господи, да неужели это ты, Наташа? — Клавдия Ивановна обняла дочь, поцеловала и отстранилась, откровенно любуясь ею. — Ох, да какая же ты красивая стала, дочка! А я телеграмму получила, ничего понять не могу. Как же это: «Приедем вторник вечером жди дома». Все думала, на чем же они приедут? Если поздним поездом в Кропоткин, то я бы встретила на вокзале, а потом бы вместе приехали, я хоть знаю наших мужиков, с чужими ехать ни в коем случае нельзя, сейчас такие ужасы творятся, не дай Бог! А вы не боялись? Господи, да что это я? Ну, слава Богу, приехали. Чего это он стоит? Мало заплатили? — она кивнула в сторону Нигилиста, вылезавшего из машины.

— Мама! — засмеялась Наташа. — Это наша машина, мы приехали на ней из Москвы. А это — мой муж, Петр Яковлевич, познакомься.

— Это твоя машина? — ужаснулась Клавдия Ивановна.

— Добрый вечер, Клавдия Ивановна, — пожал Нигилист руку теще. — Очень приятно познакомиться. Много слышал о вас, а теперь вот и увидел. По-моему, Наташа совсем не похожа на вас.

— Так она ж вся в отца, — пробормотала Клавдия Ивановна. — Он шофером был, разбился десять лет назад…

Она никак не могла оторвать глаз от большой, красивой машины — в первый раз видела такую. Понять, что это машина ее дочери, было так же трудно, как и представить себе живого инопланетянина.

— Мама, давай пойдем в хату, мы все жутко устали. И есть хотим.