Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

— Ну хотя бы попугай ее! — настаивала Лариса. — Надо же ей втолковать, что дело серьезное. Иначе — не поймет, будет бегать за ним, он и не выдержит. Я не хочу рисковать такими деньгами.

— Поехали, — усмехнулся Валет. — Джин с тоником у меня есть. Но сегодня я скажу тебе свое слово после того, как ты исполнишь мои желания. Посмотрю, как ты это сделаешь, и скажу.

Он включил скорость, и «девятка» резво сорвалась с места.

— Уверен, что я соглашусь? — Лариса откинулась на спинку сиденья.

— Уверен, — хмуро пробурчал Валет. — Ты, я вижу, многое можешь и на многое согласная ради этого. Готов и дальше помогать тебе. Только не проси убить Серого, если он рванет от тебя. Тут уж я не соглашусь, железно.

— Не переживай, это — в последний раз! — презрительно скривила губы Лариса.

Валет молчал всю короткую дорогу и, лишь подъезжая к своему дому, сказал, обращаясь к себе:

— Страшнее ревнивой бабы зверя нет…

11

Если бы кто спросил Наташу, что она делала весь день, ответила: «Думала, ехать мне в палатку помогать Сергею или не ехать». Сидела на кровати, закутавшись в клетчатое одеяло, и думала.

В первой половине дня — о том, что Сергей обычный московский бабник, воспользовался ее трудностями и все равно, рано или поздно, бросит ее. Лучше самой поскорее забыть его, и пусть не надеется, она не прибежит сегодня к нему. Очень уж легко она думала об этом, не испытывая ни страха, ни сожаления, — так мать наказывает своего ребенка, не задумываясь, будет ли он любить ее после этого или нет. Наташа испытывала удовлетворение, представляя, как забудет Сергея, и он будет страдать. Так ему и надо, чтобы не был таким самоуверенным бабником, чтобы всякие расфуфыренные дамочки не оскорбляли ее прямо на улице!

Потом, видимо, решив, что Сергей уже достаточно наказан, Наташа готова была простить его; по крайней мере, если бы он сейчас постучал, она бы открыла. Но ехать к нему самой после того, что случилось вчера в подземном переходе, Наташа не хотела. Нет. Конечно же, нет. Получалось, она совсем не уважает себя и готова простить ему все. Значит, и дальше могут подходить его прежние барышни, обнимать, целовать его, смотреть на нее, как на проститутку, а она будет стоять рядом и… улыбаться? Ну уж нет! Вот приедет вечером сюда, она ему это и скажет. Пусть сам делает выводы.

К вечеру устала от вынужденного безделья, от своих вроде бы правильных, но совершенно теперь ненужных мыслей и готова была помчаться на Калининский. Только времени для этого уже не оставалось. Если Сергей пораньше закончит работу и поедет к ней, они просто разминутся.

Оставалось только одно — сидеть в комнате и ждать его возвращения. Наташа и дверь отперла, и чуть приоткрыла ее, чтобы услышать его шаги в коридоре. Шаги время от времени слышались, она хватала книжку, раскрывала наугад, придавала своему лицу непроницаемое выражение. Но… это был не Сергей. К девяти вечера она уже не думала о выражении своего лица и за книжку не хваталась. Если бы в комнату вошел Сергей, она бы не раздумывая бросилась ему на шею, прижалась бы к нему всем телом, сказала бы, как соскучилась без него, как глупо себя вела, как дорог он ей…

После десяти она почувствовала, что проголодалась, изжарила на кухне яичницу, заварила чай. Господи, как же тоскливо было готовить ужин для себя одной, сидеть за столом в одиночестве! Прямо наказание, хуже которого и придумать-то было трудно.

Хуже этого могло быть только одно — потерять Сергея. И вот уже не обида на любимого человека, а страх за него, боль и отчаяние захлестнули грудь. Где он? Почему не пришел? Обиделся, что не открыла ему дверь ночью и утром? Не мог он, не мог так обидеться, что не хотелось идти к ней. Тогда что-то случилось? Что? Что?!!

Господи! Хоть бы ничего страшного, хоть бы жив он был и здоров, хоть бы… Какая же она дура, самая настоящая дура, распсиховалась из-за какой-то размалеванной куклы, которая устроила ему сцену ревности! Он-то при чем здесь? Да она и хотела этого, чтобы они поссорились и не встречались. Выходит, добилась своего, получилось так, как она хотела. Ну и что теперь? Где искать его? О чем думать? Можно, конечно, позвонить ему домой, ну хоть убедиться, что с ним все в порядке… Но там же его мать, она и разговаривать с Наташей не станет, а если и станет — такое скажет, что потом впору будет собирать вещи и уезжать в Гирей. К тому же она и телефона его не знала. Куда звонить? Спросить у Вадима Ивановича? Не хватало, чтобы еще и он знал, что они поссорились. А вдруг скажет: если он ушел от тебя, почему ты должна жить в общежитии, в изоляторе? Уходи…

Кошмарной оказалась эта ночь для Наташи, лишь под утро забылась в коротком, чутком сне, просыпаясь на всякий шум, во дворе ли, в коридоре. Дверь так и оставила чуть приоткрытой: а вдруг он придет? Вдруг, как и в прошлую ночь, остался ночевать у Вадима Ивановича, не решаясь войти к ней?