Мы стояли, он неловко обнял меня, и я пошла обратно в свое общежитие. Я могла видеть его образ в своей голове: худой, измученный, бледный, опирается головой на стену. Говорящего мне, что он должен был защитить меня от себя, что он порвал со мной, потому что не был достаточно хорош. Душевная боль и боль в его глазах, когда он оттолкнул меня.
Если у меня были или не было сомнений, любит ли он меня, то они исчезли. Но возможно любви было недостаточно.
Я не понимаю, когда начинаю плакать. Пока парень из цветочного магазина на углу 109-ой Вест Стрит и Бродвей не увидел меня. Он смотрел, затем вытащил одну розу и сказал:
— Девушка. Это вам. Что бы не заставляло вас грустить… я надеюсь, благодаря этому все наладится.
Я останавливаюсь, потрясенная, и беру розу.
— Спасибо, — говорю я и начинаю плакать сильнее. — Я действительно ценю это, — говорю я, вытирая лицо и чувствуя себя полной дурой.
Он практически кланяется и возвращается в свой магазин. Я иду дальше, через пять минут достигая общежития. Но я не готова пойти и столкнуться с Келли, так что я продолжаю идти, поворачиваю направо на 103-ю улицу и спускаюсь в Риверсайд парк. Это было давно, но я сидела здесь на скамейках, иногда одна, иногда с Келли, и смотрела на реку.
По правде сказать, мы с Келли проводили тут пикники по выходным в прошлом году, иногда с Джоэлем. В этом году такого не было, и не только мне было интересно почему, но я также задавалась вопросом почему, когда Дилан спросил меня о моем любимом занятии в Нью-Йорке, я не назвала проведение времени здесь.
Конечно, ответ был прост. Я провела большую часть прошлого года, тоскуя по нему. Беспокоясь о нем, зная, что он в опасности каждый день, проведенный в Афганистане. Тогда, ничего не зная, кроме того, что его имя не появлялось в списке солдат, погибших в бою, который я проверяла каждый день, но и что он исчез на некоторое время.
Я не имела ни малейшего представления, что была причастна к тому исчезновению, к его госпитализации, или чему-то еще.
Так что я сидела на берегу реки, думала и вспоминала.
Я вспоминала наш первый поцелуй на другом конце света.
Я вспоминала, как сидела с ним в ночь перед отъездом из Израиля. Он был одет в черный плащ, мы стояли на широком балконе лицом друг к другу.
Я спросила его, чего он хотел. Хотел ли он, чтобы мы были парой? Закончится ли это, когда мы вернемся домой? Будем ли мы вместе, не смотря на расстояния? Чего он хотел?
Он не ответил.
Я вспомнила, как ударила его по груди, крича:
— Почему ты не хочешь сказать мне, что чувствуешь?
Потому что он не мог.
— Я не знаю, как ответить на это, — сказал он. — Думаю, мы просто должны посмотреть, что произойдет.
Так что у нас не было планов. Все было запутано, не было никаких обязательств, но мы все еще любили друг друга. Мы порвали с людьми, с которыми встречались, как только вернулись домой, но, не смотря на это, все было так же непонятно.
Думаю, что меньше чем через девять месяцев после этого он сказал своему сержанту, что собирался жениться на мне. Почему, черт возьми, он не сказал это мне?
— Детка, почему ты плачешь? — спрашивает парень на велосипеде, останавливаясь передо мной. — Нужно утешение?
— Отвали, — отвечаю я.
— Стерва, — говорит он, затем уезжает.
Я делаю глубокий вдох. Я была в беспорядке. Я порылась в своем кошельке, нашла не особо чистую салфетку и вытерла лицо. Затем достала телефон и начала читать. Сначала сообщения не имели смысла, затем я поняла, конечно, что последние были по теме. Так что я прокрутила до конца, и начала читать. И пыталась не распасться на части.