Просто неотразим

– Прости, что называла тебя тупым. Я знаю, что это такое, когда тебя оценивают по месту работы или по внешнему виду. – Она постоянно напоминала себе, что очень многие люди страдают дислексией, но мысль о том, что это отклонение было у таких знаменитостей, как Шер, Том Круз и даже Эйнштейн, не облегчала ей жизни, однако помогла откровенно признаться Джону: – Мое беспокойство насчет Лекси не имеет к тебе никакого отношения. Дело в том, что в детстве у меня были проблемы в школе. С чтением, письмом и арифметикой была просто настоящая беда.

Выражение лица Джона не изменилось. Он не сказал ни слова.

– Но видел бы ты меня в балетной школе или школе обаяния! – Джорджина постаралась придать своему голосу беззаботность и попыталась изобразить улыбку. – Возможно, профессиональной балерины из меня бы не вышло, но в области обаяния я превзошла всех. Я была там первой ученицей!

Джон усмехнулся:

– Я в этом ни секунды не сомневался.

Джорджина засмеялась и немного расслабилась.

– Пока другие дети зубрили таблицу умножения, я изучала сервировку стола. Я знаю, где должен располагаться каждый предмет, от вилок для креветок до мисок для ополаскивания пальцев. Я с легкостью читала клейма на серебре, в то время как слова «ток» и «кот» или «дочка» и «бочка» становились для меня настоящим испытанием.

Джон слегка прищурился.

– Так у тебя дислексия?

Джорджина выпрямилась.

– Да. – Она знала, что не надо этого стыдиться, и все же добавила: – Но я научилась с этим бороться. Считается, будто тот, кто страдает дислексией, не может читать. Это неправда. Просто мы учимся этому по-другому. Я читаю и пишу, как и большинство людей, а вот математика мне не дается. Но сейчас дислексия практически не беспокоит меня.

Джон пристально смотрел на нее, а потом сказал:

– Но ведь беспокоила, когда ты была ребенком?

– Естественно.

– Ты проходила тесты?

– Да. Я помню, что меня тестировал какой-то доктор. – Джорджина отодвинула свой стул и встала. Она чувствовала, как в ней поднимается раздражение. Раздражение против Джона за то, что он вынудил ее разоткровенничаться, как будто ему было дело до ее проблем. А еще в ней ожила давняя обида на того доктора, который перевернул вверх дном ее детскую жизнь. – Он сказал моей бабушке, что у меня мозговая дисфункция. Это не неправильное утверждение, но термин слишком резкий, а диагноз слишком общий. В семидесятых все, от дислексии до задержки в умственном развитии, объединялось понятием «мозговая дисфункция». – Она натянуто рассмеялась. – Доктор сказал, что я никогда не стану такой, как все. Поэтому я выросла с ощущением собственной отсталости и неполноценности.

Джон медленно встал и отодвинул в сторону стул.

– А никто никогда не говорил этому доктору, чтобы он засунул свой диагноз себе в задницу?

– Ну, я… я… – запинаясь, проговорила Джорджина, пораженная его неожиданной вспышкой гнева. – Не могу представить, чтобы бабушка когда-либо произнесла такие слова. Ведь она была баптисткой.

– А она не показывала тебя другому доктору? Что-нибудь еще она делала?

– Нет. – «Она записала меня в школу обаяния», – подумала Джорджина.

– Почему?

– Она решила, что с этим ничего нельзя поделать. Ведь это была середина семидесятых, тогда не было такого объема информации, как сейчас. Ведь даже и теперь детям иногда ставят неправильный диагноз.

– Этого не должно быть. – Взгляд Джона был прикован к ее лицу.

Джорджина не могла понять, почему ее признание так его взволновало. Сейчас он открылся ей с новой стороны, о существовании которой она даже не подозревала. И эта сторона его натуры могла проявлять сострадание. Джорджина была озадачена.

– Пора спать, – пробормотала она.

Джон хотел было что-то сказать, но передумал. Пожелав Джорджине сладких снов, он вышел.

Но Джорджине не суждено было видеть сладкие сны. Очень долго она не могла заснуть. Лежала в кровати, уставившись в потолок, и прислушивалась к ровному дыханию Лекси. Она лежала и думала о вспышке гнева Джона, и ее замешательство росло.

Она думала о его женах, главным образом о Линде. После стольких лет он все еще не мог спокойно говорить о ее смерти. Интересно, спросила себя Джорджина, что за женщина могла внушить такую любовь Джону? А еще ей было интересно, существует ли на свете женщина, способная заменить Линду в его сердце.

И чем дольше Джорджина думала об этом, тем больше старалась себя убедить, что такой женщины не найдется. Ей не хотелось, чтобы Джон обрел счастье с какой-нибудь стройной красоткой. Ей хотелось, чтобы он жалел о том, что высадил ее у аэропорта, чтобы корил себя за это до конца жизни. И дело было вовсе не в том, что она рассчитывала снова сойтись с ним. Этот вариант сейчас она даже не рассматривала. Просто ей хотелось, чтобы он страдал. А потом, когда он достаточно настрадается, она, возможно, простит его за то, что он поступил как бесчувственный козел и разбил ей сердце.

Возможно.

Глава 13