Просто одна ночь (ЛП)

— Возьми меня, — умоляю я доброго человека сверху. — Возьми меня, черт возьми! — Моя грудь болит, легкие мешают воздуху, и я бью себя кулаком в грудь. — Пусть она, блять, останется! Возьми мой последний вздох и отдай его ей!

Горло саднит и болит, как будто я выкрикиваю свои мольбы, но они выходят лишь шепотом.

Я крепче прижимаюсь к ней, желая стать ее спасательным кругом, когда она начинает отпускать меня. Я подавляю желание умолять ее держаться, умолять ее не покидать меня, но мысль о том, что ей будет еще больнее, убивает меня так же сильно, как и ее потеря. Я должен отпустить ее с миром, даже если эгоистично не хочу этого.

Я не знаю, как жить без нее.

Я всхлипываю, когда лучистые глаза, в которые я влюбился, тускнеют.

Нет!

Возьми мой свет! Заберите у меня все!

Пусть она продолжает сиять!

Я сползаю в кресло, как гребаный трус, когда аппарат начинает выключаться.

И, с последним вздохом, она забирает меня с собой.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

УИЛЛОУ

Ушел.

Я была на грани панической атаки, когда меня привезли в больницу. Я плакала. Боже, как я плакала. Я в шоке, что у меня вообще остались слезы. Я не знала, что происходит — был ли у меня выкидыш, было ли это что-то серьезное, или я слишком остро реагировала. Боль говорила мне, что что-то не так, и я надеялась, что это не то, что случилось.

Я прижалась к кровати, с моих губ сорвался крик, когда они не смогли найти сердцебиение второго ребенка. Они проверили его один раз. Проверяли дважды. Ничего. Вина окутала меня, как одеяло, когда вошел Даллас. Я не должна была быть на дороге в глуши. Я не должна была переживать из-за мужчины, когда у меня были дети.

Сначала я винила себя.

Потом я переложила вину на Далласа.

Он не должен был просить меня поехать к нему домой.

Я не виновата в том, что мы потеряли ребенка.

Это не его вина, что мы потеряли ребенка.

Но иногда ты хочешь обвинить кого-то, потому что не можешь смириться с тем, что его больше нет. Хотя я не так долго была беременна, я уже начала любить своих детей, а теперь одного из них у меня забрали. Мое сердце болит, как будто кто-то воткнул в него нож и крутит его до тех пор, пока каждая часть меня не разорвется.

У меня все еще есть ребенок, который полагается на меня. Я не собираюсь подвергать себя другим стрессовым ситуациям. Я не буду беспокоиться о сердце Далласа, потому что я собираюсь сосредоточиться только на том, чтобы сохранить свое в порядке ради ребенка, а попытки завязать с ним отношения этого не сделают.

Мне нужно пространство. Мне нужно отстраниться. Я смотрю на дверь, гадая, вернется он или нет, и напрягаюсь, когда раздается стук.

Стелла заглядывает внутрь.

— Ничего, если я войду?

— Входи, — отвечаю я. Мне нужен кто-то прямо сейчас.

Она улыбается и садится на свободное место рядом со мной.

— Ты уже звонила маме?

Я качаю головой.

— Честно говоря, я не хочу никому говорить. Она захочет прилететь сюда и позаботиться обо мне, а этого я не хочу. Мне нужно время, чтобы отдышаться, смириться, принять это. — Я потираю живот. — Ты сможешь подвезти меня домой, когда меня отпустят?

Она сжимает свою руку над моей.

— Конечно. — Она открывает рот и тут же закрывает его. Она хочет поговорить о Далласе, скорее всего, хочет, чтобы мы наладили отношения, но сейчас это невозможно.

Как я и сказала Далласу, теперь я все понимаю. Я знаю, каково это — потерять кого-то, кого ты так сильно любишь, с кем, как ты думал, ты проведешь годы.

И я понимаю, что никогда не хотела отпускать его.

***

Прошло три дня с тех пор, как Стелла привезла меня домой из больницы.

У меня все болит. Истощена. Безнадежна.

Звонки и сообщения игнорируются, и единственная причина, по которой я видела Лорен, — это то, что у нее есть запасной ключ от моей квартиры, и она зашла ко мне без приглашения. Я эгоистична, потому что они беспокоятся обо мне, но я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я попросила Далласа дать мне немного пространства, и, за исключением нескольких сообщений, он так и сделал. Но никакие слова, никакие нотации, ничто не остановит меня от чувства вины в этом. Я была слишком напряжена. Я неправильно питалась. Мне следовало больше отдыхать. Чувство вины за то, что это мое тело потеряло моего ребенка, убивает меня.

Я позвонила маме в тот день, когда вернулась домой. Мы плакали. Она молилась. Она умоляла прилететь сюда, чтобы быть со мной, а я умоляла ее не делать этого.

Я читаю очередную статью о синдроме исчезающих близнецов, когда слышу, как открывается моя входная дверь. Я разворачиваюсь на диване и закрываю ноутбук в тот же момент, когда входит Лорен, одетая в свою медицинскую форму и идет прямо на кухню, как будто она здесь хозяйка.

— Привет, девочка, — зовет она, когда я встречаю ее. — Надеюсь, у тебя есть аппетит. — Она включает духовку и начинает доставать контейнеры с готовой едой. — Сегодня в меню тако.

Я просматриваю все продукты, разложенные на прилавке. Мясо. Салат-латук. Сыр. Сальса. Гуакамоле.

— Ты все это приготовила? — спрашиваю я. — Разве тебе не нужно было работать?

Она смеется, снимая крышку с мяса и выливая его в кастрюлю.