Просто Она

Потом в ресторане, в четырехстах с чем-то метрах над уровнем моря – на уровне неба! -  он смотрел на меня и снова признавался в любви, и я таяла, готовая улететь – благо небо было так близко.

И обещал, что теперь буду только я.

Навсегда!

Все-таки не зря мой любимый старик, Жак Превер, предостерегал – не верь тем, кто говорит «навсегда» …

Ты говорил – только я, хотя продолжал общаться с Элис.

А Элис снова делала вид, что я лучшая подружка! Забыла, как назвала меня сукой? И как в итоге поступила сама?

А Лера? Ты и с «Дайсоном» продолжил общаться, хоть и объяснил, что это только для того, чтобы навсегда поставить её на место. Далеко поставил?

А молоденькая практикантка, которую твоя помощница взяла на роль младшего секретаря.

Я же видела, как она смотрела на тебя, как говорила с тобой, с придыханием…

И как ты ее опекаешь?

Так может это она сейчас там с тобой?

Прямо в той кровати, которую я считала нашей?

Фак. Как ты любишь говорить.

Фак, фак, фак…

Хотелось сползти вниз по стеклу, стечь каплями дождя, превратится в пену морскую и испариться навсегда.

Я дыхнула на стекло, завороженно глядя как оно покрывается капельками конденсата и становится виден узор.

Сердечко, а в нем надпись «А» плюс «Н».

Андрей плюс Наташа равно любовь.

Really?

Я медленно стерла волшебным образом проступившую картинку.

Вот так же ты стер мою любовь, Андрей.

Ничего не осталось, ни следа…

Ты уничтожил любовь, а я уничтожила улики…

Прощай Андрей Устюгов.

Будь счастлив…

Я отошла от окна шатаясь, ком в горле, накатило…

Стоп. Кораблева! Что ты раскисла? Расклеилась?

В первый раз мужик что ли изменил?

Моя Женька в этой ситуации обязательно поставила бы смешной смайлик – рожицу, изображающую что-то неприлично-противное.

Нет, в принципе, не первый раз изменил. Я проходила это с Ромой. Было, было…

Первый раз застала  на месте преступления.

Вот так. Резко. Неожиданно. Остро. И больно. До одури больно…

Черт меня дернул поменять билет на самолет и прилететь на час раньше? И не сообщить, что я это сделала? И нестись из аэропорта «на крыльях любви»?

Застала людей врасплох.

Я очень спешила, мне так хотелось поскорее его увидеть, обнять, поцеловать. Почему-то это казалось особенно важным именно сегодня.

Я вообще не очень хотела улетать в эту командировку почему-то. Хотя сначала идея о том, что я буду иногда ездить в филиалы компании отца Андрея, чтобы проводить аттестацию сотрудников, проверять знание языка и проводить занятия, мне понравилась. И Капитан Америка был не против моих коротких командировок – в самую первую, в Калининград, мы летали вместе, очень хорошо провели там день. Потом я сама летала в Волгоград. И вот теперь Новороссийск – конечно, я хотела полететь туда с Андреем, но он не смог.

И именно сегодня утром сидя в гостинице в чужом городе, который я даже не успела увидеть, я вдруг поняла, что действительно верю в наши отношения с Андреем. Действительно верю в то, что он меня любит. И очень хочу быть с ним. Быть рядом. Любить его. И быть любимой, любимой им.

В тот момент эти самые крылья и выросли. Крылья любви. Я и летела сюда к нему на крыльях любви, а не на аэробусе А-330.

И вот обломались крылышки.

Я повернулась и посмотрела в окно – там, на фоне живой, игривой столицы стояла я.

Наталья Кораблёва.

Девушка двадцати пяти лет.  Почти всегда красивая, яркая, веселая, бойкая. Из тех, на кого мужики шеи сворачивают. Но дальше шейного поворота обычно не идут. Боятся.

Нас таких – красивых и ярких – многие мужчины опасаются.

В окне я была размытая, словно сошедшая с картины Моне.

Очень просто отличить от Мане. Мане лица, Моне пятна. Это все знают.

И вот я была просто набором ярких пятен.

Я такая не в отражении. Я так себя чувствовала. Набор пятен.

Полустертая акварель…

Может, это первый шаг к серости?

Всего десять минут назад я была счастливой невестой. У меня было столько новостей, которыми хотелось поделиться!

Зашла в апартаменты тихо – хотела сделать сюрприз. Сама просила Андрея не встречать меня, он написал, что очень хотел бы, но никак не успевает – на работе снова какие-то траблы.

Я представляла, как пройду в комнату – он сидит на диване, поджав ноги, как всегда, и, как всегда, что-то просматривает, быстро печатает не глядя. Или говорит по телефону с тем самым волшебным Нью-Йоркским акцентом.

Я тихонько подкрадусь сзади, положу ладошки ему на веки и прошепчу – сюрприз!

Да уж… сюрприз оказался немножко другим.

Я сразу услышала стоны, доносящиеся из спальни, приоткрыла дверь…

Его спина была покрыта потом. Он двигался резко. Я слышала свист его дыхания. А та, которая была под ним стонала, громко, не стесняясь, как мартовская кошка. И я слышала его сбивчивый шепот – «да, детка, да, еще, еще, детка, да» …

Детка! Как я ненавидела, когда он так меня называл. Сначала. А в какой-то момент мне даже понравилось быть его деткой…

Слов не было. Одни буквы. Совсем не печатные.

Почему же так больно-то, мамочки?

Всего десять минут.

А потом я стояла у окна мечтая разбить его на хрен и вылететь из этого дома, из этого тела, из этой жизни…

Иди домой, Наташка. Тут тебя никто не ждал.

Вышла в холл.