Просто пой (СИ)

— Я поняла, что для тебя эта война всегда будет важнее нас двоих. Все, что ты говорила о любви, было только словами. Все твои поступки говорили о другом — о том, что для тебя не существует никакого «мы». Есть только ты и твоя личная война. И ты не согласишься отказаться от нее, чем бы это ни обернулось для людей, которые… ну, скажем так: которым ты на тот момент была небезразлична. В конце концов, это было обыкновенным эгоизмом, но, если я начинала говорить тебе об этом, ты доказывала, что, наоборот, заботишься совсем не о себе. В конце концов, мне стало ясно, что ты просто не желаешь меня слышать. Тогда я сказала, что нам лучше разойтись. Я не хотела принимать участие в том, что с тобой случится дальше. А о том, что это обязательно случится, ты тогда знала не хуже меня. Наша сегодняшняя встреча — лучшее свидетельство того, что я была права.

Лада немного помолчала и спросила:

— Я ответила на твой вопрос?

— Д-да. Пожалуй, да, — растерянно пробормотала я.

— Тогда, наверное, нам нужно попросить принести счет.

Я вздрогнула. Как «счет»? И это все?!

— А… да, конечно. Я сейчас схожу за официанткой. Но… как думаешь, мы бы могли как–нибудь встретиться еще раз?

— А зачем? — странно бесцветным голосом спросила Лада.

Действительно — зачем? Что она может думать о моих мотивах, если спустя год после нашей последней встречи, ничего толком не зная ни о ней, не о себе, я приезжаю в другой город и хочу увидеть ее снова? Ладно, предположим, я всего лишь собираю информацию о своем прошлом. Но она уже все рассказала. Может быть, она восприняла мою идею о второй встрече как флирт? Если и так, то было видно, что ее это совсем не радует. Возможно, она предпочла бы больше никогда меня не видеть. Ну а мне… а мне слишком больно было отпускать эту единственную подлинную связь с моим недавним прошлым.

Ничего подобного мне не почувствовать ни с Вардом, ни наедине с моим фотоальбомом. Только с этой необычной девушкой с зеленовато–серыми спокойными глазами. Мучаясь от невозможности хоть как–то передать это словами, я пустилась в сбивчивые объяснения.

— Я понимаю, как тебе может быть неприятна сама мысль о Джей. На твоем месте я бы тоже вряд ли захотела с ней встречаться. Но ее, по сути, больше нет… Она исчезла вместе с моей памятью. Остался совершенно другой человек. Ты только не подумай, что я чего–нибудь от тебя хочу, или рассчитываю на восстановление наших тогдашних отношений. Но, по крайней мере, мы могли бы… просто пообщаться.

Губы Лады искривила горькая улыбка.

— Знаешь, а ведь ты не так уж сильно изменилась. Та же поразительная неспособность понимать, что чувствуют другие люди. Нет. Прости, но нам точно не следует общаться. Даже просто видеться не следует.

Скрипнуло кресло. Я потерянно следила, как она аккуратно отсчитывает деньги за свой кофе, а потом засовывает руки в рукава своего клетчатого тонкого пальто. Мне хотелось окликнуть Ладу, попросить ее не уходить вот так… по крайней мере, не заканчивать наш первый — или все–таки последний? — разговор на такой неприятной ноте. Но мной овладело странное оцепенение, и я продолжала сидеть молча, вертя в пальцах зажигалку.

Уже собираясь уходить, Лада все–таки посмотрела на меня, и на ее лице внезапно отразилось колебание.

— То, что я только что сказала… это, разумеется, не значит, что ты не можешь на меня рассчитывать, — заметила она внезапно. — Если случится что–то серьезное, или тебе понадобится помощь — позвони. Но просто так, без повода — не нужно.

Я кивнула, мысленно гадая, что же могут означать ее последние слова. Она действительно считала, что обязана мне помогать? Или, может быть, ей просто стало неудобно, что она выплеснула всю свою обиду, предназначенную Джей, не на нее, а на меня, — то есть, по сути, все–таки другого человека — и ей невольно захотелось как–нибудь смягчить эффект от своих резких слов?.. Узкое серое пальто в последний раз мелькнуло у двери кофейни, и Лада исчезла. На мгновение мне даже показалось, что ее и вовсе не было, а весь наш разговор был всего лишь плодом моей фантазии — точно таким же, как десятки предыдущих разговоров.

Одна беда — в отличие от этого, они, как правило, заканчивались хорошо.

Было уже довольно поздно, и в последней электричке, на которую я все–таки успела, людей было очень мало. Помимо меня, в вагоне оказался только парень с плеером, который, сгорбившись, дремал на угловой скамье. Я устроилась на другом конце вагона и угрюмо уставилась в окно. Смешно сказать, несколько месяцев назад позднее возвращение заставило бы меня здорово понервничать. Возможно, я бы даже позвонила папе и попросила его встретить меня на вокзале. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь… Мне казалось, что внутри у меня что–то надломилось, и оттуда вышло все тепло, оставив только ощущение саднящей пустоты. Не знаю, как описать это чувство лучше.