Просто солги

У него глаза — синие. По-настоящему синие — не такие мутные, как у меня, или, возможно, даже у Кима, — с голубыми прожилками, пронизывающими зрачок, точно хитросплетенная сеть капилляров.

В один миг его глаза — закрыты.

— Джо? — тихо подаю голос я. Боюсь к нему прикоснуться, боюсь дотронуться или сказать хотя бы еще одно слово. Лишнее слово, то, что за гранью дозволенного.

Он не слышит меня — даже не притворяется, а действительно не слышит. И мне страшно за него, потому что он не может чувствовать.

— Джо! — мой голос срывается на крик, а он все равно отказывается впускать мой истеричный голос себе в голову.

Из глаз выкатываются первые предательские слезы. Слезы, которых не просили появляться, которых стыдятся, которые прячут и никому-никому не показывают. Жидкие бесценные бриллианты, лужа из нефти — все, что угодно, на что уже противно даже смотреть.

Я думаю, что слезы — это слабость, поэтому глотаю их, загоняю обратно — лишь бы не показывать ему, какая я на самом деле слабая.

Мгновение — и он снова смотрит на меня. Как-то непонимающе, с подозрением. Как будто видит впервые, слышит впервые, чувствует…

— Мать твою, Кесси, прекрати реветь! — пытаясь совладать с собой, шикает он.

Но я уже не слышу (или не слушаю) и даже уже не пытаюсь сдерживать слезы.

Внезапно Джо хватает меня за плечи — от неожиданного прикосновения я резко захлебываюсь воздухом — и начинает трясти как мешок с картошкой. Как будто хочет вытрясти из меня все мои тайны, все мои скрытые мысли, хочет опустошить меня всю, выпотрошить из меня всю плешь… Он хочет…

— Кесси, посмотри на меня! — рычит он, и я с трудом разбираю каждое его слово. — Я сказал, смотри!

Это унижение, когда тебя заставляют быть сильнее, чем ты есть. Становится обидно, что кто-то питал на твой счет пустые иллюзии, кто-то верил в тебя и думал, что ты — это Кесси, которой все нипочем. Кесси, которая одним пальцем левой ноги может свернуть горы.

Я смотрю, стараюсь смотреть ему прямо в глаза, но не вижу в них ничего, кроме собственных отражений. И в этих отражениях я жалка, в них я — Кесси, вызывающая жалость. Зареванные мутные глазницы, покрасневшие веки, сверкающие какой-то болезненной влагой синяки под глазами… Да, я действительно та, кого можно только жалеть. Не убивать, не ненавидеть, не кричать, топать ногами и просить, чтобы я посмотрела ему в глаза. Я достойна только жалости — ничего больше. Ничего лишнего.

— Я не могу, Джо! Не могу! — Мой голос срывается на крик, превращается в одну сплошную звуковую волну — в нем нет слов — только отчаяние.

— Нет, Кесси, ты можешь, черт тебя побери! — Он продолжает трясти меня за плечи, но я уже не реагирую. Уже не чувствую его прикосновений. — Ты могла, когда вводила этим безнадежным яд в кровь! Тогда ты могла, да?! Ты смогла сказать мне "нет", смогла вырваться из всей этой пирамиды! И что теперь: ты боишься каких-то престарелых придурков, которые присылают тебе пустые письма с угрозами! Ты их боишься, да, Кесси?

Я не могу на него смотреть, не могу слушать его, потому что знаю, что Джо — как всегда — прав. Но в этот раз это уже не игра — не веселое соревнование, дескать, кто из нас круче. В этот раз все намного серьезнее.

У меня дрожит нижняя губа и глаз дергается, как у истерички с многолетним стажем.

— Они сказали, что убьют ее, Джо! Сказали, что найдут и убьют! — полубессознательно шепчу я.

Я хочу, чтобы он услышал, чтобы понял, почему мне сейчас так страшно. Почему я не боюсь за свою жизнь, никогда не боялась, почему знаю, что это не пустые слова. Слова людей, которые не доверяют своим ощущениям, которые думают только о своем раздражении, своей мести. Слова людей, у которых отняли их единственное развлечение — маленькую девочку, над которой им так нравилось издеваться. Девочку, которая даже не знает о том, что за ней охотятся ее сумасшедшие опекуны. Девочку, которая внезапно стала для меня всем.

Но он не слышит. Джо, как всегда, что б его, не слышит!..

И от этого хочется кричать. Долго, пронзительно, как кричат одинокие птицы у скалистых берегов, как кричит медведица, чьего медвежонка загрызла стая волков, как кричит человек, которому в этой жизни больше нечего сказать и которому только и остается одно — кричать.

— И, неужели, ты поверила им? Поверила двум безмозглым старикам, которые и таракана-то прибить не могут! Неужели, поверила?..

Я перебиваю его на полуслове: резко вскидываю в воздух руку, чтобы он понял. Губы сжаты, губы дрожат. Каждая буква стоит мне триллиона мозговых клеток — каждое слово — года прожитой жизни. Я дышу часто, как Ким всегда дышал, но стараюсь говорить ровно. Стараюсь, хоть и не выходит.

— Как ты думаешь, Джо, почему Жи забрали у этих опекунов? Знаешь ли ты, почему, черт возьми, мне отдали девятилетнюю девочку, мне, у которой есть только съемная комната за двести долларов в месяц и крохотная зарплата хореографа в балетной студии? Ты знаешь, почему?..