Просто солги

"Я уеду из города на несколько дней — у меня появились некоторые сложности в связи сама-знаешь-каким делом. Прошу тебя, держи Кесси около себя, не дай ей снова сбежать. Если что — мой номер ты знаешь. Люблю тебя. Кимберли".

На этом сообщение заканчивается, и комната снова погружается в эту зловещую тишину. Я же нахожусь в каком-то странном неидентифицируемом ступоре — никак не могу понять, в чем же, черт возьми, дело. Только затем понимаю: мой мозг отфильтровал все слова, кроме последней фразы, самым грубым образом впечатавшейся мне в память. Его "люблю", адресованное Джен, оно не сухое и насмешливое, не дружеское, не обращенное к Кесси-которую-ему-поручили-охранять. Его "люблю" — настоящее. И в чем-то я даже завидую этой испещренной розовыми шрамами девушке.

Дышать становится труднее, но это я просто не замечаю того момента, в который перестала дышать.

Ладони резко потеют, а от нехватки кислорода появляется какой-то ненормальный, монотонный шум в ушах. И, вероятно, если бы не этот шум, я бы наверняка услышала, как рьяно бьется мое сердце.

В этот момент внутри меня борются два совершенно разных человека: один, которому еще не все равно, и второй, которому уже до лампочки. До той самой одинокой лампочки, совершающей под потолком свои последние толчки. Почему-то сразу представляются два войска, чем-то в моем воображении напоминающие средневековые, но это так, пародия, — а на заднем фоне уже заранее звучит похоронный марш. Музыка для тех, кого отправили на смерть.

И на небе уже кружат несносно покрякивающие падальщики. Они кружат вокруг будущего места битвы, вытанцовывая среди облаков чей-то предсмертный танец.

Но птицы — это свобода. А мне так не хватает свободы.

Какое-то странное чувство заставляет меня резко вскочить с места и ринуться прямиком к занавешенному тонким тюлем окну. Через прозрачное стекло смутно видно то, что происходит там, по другую сторону. Стекло — это как будто бы граница между двумя мирами: миром, в котором навсегда заперта я, и миром, за которым я могу наблюдать только в замочную скважину.

К подъезду спокойным шагом подходит Джен. Она не торопится, но и плетется так, будто ее кто-то снова искромсал в ближайшем переулке. Она просто идет так, как будто все нормально. Как будто она — Джен — совершенно нормальная и у нее в квартире сейчас не находится Кесси, которая нужна абсолютно всем. Но мне почему-то кажется, что это она не притворяется нормальной — для нее в этой ситуации действительно все происходит так, как, впрочем, и должно.

Недолго думая, я хватаю со спинки стула истертый темно-синий пиджак, оставшийся уже без единой пуговицы. Пиджак тонкий, но по какой-то неизвестной причине даже в такую холодную осень мне в нем тепло.

Перед тем, как покинуть квартиру, я стираю с телефона все принятые сообщения. При этом сама на себя злюсь — хренов Ким — он, как всегда, продумал все на два шага вперед.

Все, все они пытаются загнать меня в угол; все хотят, чтобы я вошла в их полное распоряжение, как какая-нибудь вещь. И они будут запирать меня в таких темных комнатах с синхронно раскачивающейся лампочкой до тех пор, пока я окончательно не сойду с ума.

На лестнице уже слышны шаги Джен — отчетливые, гулкие, эхом отдающиеся от стен и отражающиеся в моем чувствительном разуме.

Опасливо хватаясь руками за покрытую скользким грибком стену, я быстро и незаметно пробираюсь на пролет выше, чтобы она меня не заметила. Сквозь щелочку между перилами на лестнице я наблюдаю за тем, как Джен входит в квартиру, как дверь за ней закрывается, и я даже с такого расстояния слышу, как щелкает выключатель в коридоре. И тут же представляю одинокую лампочку, сиротливо покачивающуюся под самым потолком из-за неизвестно откуда взявшегося сквозняка.

Она уже заметила мое отсутствие — не нужно даже чувствовать, чтобы понять это. Мне же остается только бежать. По лестнице — вниз. По дороге, в ад, в неизбежность. Мне остается лишь бежать. На пределе своих возможностей.

Но мне кажется, в этот раз я сбегаю не от Джен и даже не от Кима. В этот раз я сбегаю от самой себя. Покидаю ту частичку себя, что ненароком оставила под чужим присмотром.

Все это было ошибкой с самого начала. Все: эта вечная, вновь и вновь повторяющаяся ложь. Одна и та же неправда, просто принимающая разные формы. Каждый раз я попадаюсь на эту удочку. Снова и снова.

И мне уже катастрофически не хватает привычных монотонных звуков за тонкими стенами, не хватает тошнотворного запаха, которым я теперь пропитана насквозь. Мне не хватает той жизни, которую я уже успела принять, образа Кесси-супергероя, с которым успела срастись.

В темных переулках, на первый взгляд кажется, что никого нет. Но это — иллюзия. И я слышу, как в нескольких метрах от меня щелкает затвор револьвера.

35. "Внутри каждого есть своя личная комната, — маленькая темная комната, — заполненная одиночеством"