Просто вдвоем

– Школа…

Дед махнул рукой:

– Подумаешь! Один денек они там вполне без тебя обойдутся. – («Они вообще прекрасно без меня обойдутся», – подумал я.) – Звякну и скажу, что ты приболел. И мы с тобой прибарахлимся. – Несколько секунд мы молча ели, потом он добавил: – Может, хочешь еще и постричься по случаю дня рождения?

Я снова покачал головой, сдержав улыбку. Дедушка страдальчески вздохнул и, потрогав свою голову с остатками серебристой растительности, сказал:

– Ну и правильно. Будь у меня волосы, я бы тоже ими щеголял.

Мы вернулись из магазина с несколькими парами поношенных джинсов и брюк, видавшими виды кроссовками и ковбойскими ботинками, а также выцветшим черным джемпером с капюшоном. Ни одно из наших приобретений не стоило больше пяти баксов, но все пришлось мне впору.

В наше отсутствие отец вернулся домой и снова ушел, оставив на моей кровати маленький чемоданчик с набором угольных карандашей разной твердости, двумя стерками, наждачным бруском и точилкой. Чемоданчик я узнал: он был мамин. Под ним лежала упаковка хорошей плотной бумаги: такие листы мама давала мне для рисунков, которые я хотел повесить на стену.

Я вынул из рюкзака свой потрепанный блокнот и открыл его на странице, где была нарисована чайка, сидящая на дедушкиной лодке. Оставшуюся часть своего дня рождения я провел, пробуя новые карандаши на этом наброске. Я повторил его и наложил штрих так, что птица вышла немного зловещей. Мне даже вспомнилось стихотворение Эдгара По, которое мы проходили осенью, когда я только вышел в школу после похорон.

Там ворон мучил парня, который сходил с ума из-за того, что потерял любимого человека. Все должны были написать сочинение по этому стихотворению, но ко мне подошла учительница и, сверля меня глазами, сказала: «Ты можешь выбрать другое произведение», – хотя я не просил ее заменить задание.

Я выбрал стихи Эмили Дикинсон о равновесии хорошего и плохого в нашей жизни. Я прожил тринадцать счастливых лет. Неужели теперь, чтобы за них расплатиться, я должен вытерпеть еще тринадцать горьких?

Лукас

Через неделю или две после начала занятий посещаемость лекций начинает падать, особенно если курс объемный, такой как история или экономика. Этот семестр не стал исключением. В те дни, на которые не была заранее назначена самостоятельная или контрольная, в аудитории появлялись пустые места. Но Джеки (как и ее кавалер – мне пришлось это нехотя признать) не пропускала занятий. Пока не настала девятая неделя.

На фоне безупречной посещаемости в предыдущие два месяца первый пропуск выглядел неожиданным, а второй, последовавший сразу за первым, – неслучайным.

Дома, решив немного передохнуть от занятий, я проверил статус Кеннеди Мура в социальной сети. Теперь он преподносил себя как свободного человека. Джеки свой профиль вообще удалила или временно деактивировала.

Черт возьми! Да они расстались!

Откровенно радуясь разрыву чужих отношений, я чувствовал себя полным дерьмом, но угрызения совести не помешали мне сделать еще один логический шаг: если Джеки стала пропускать лекции, то, может быть, она подумывает бросить экономику? Тогда она уже не будет считаться моей студенткой!

Когда его бывшая девушка не пришла в третий раз, Мур уже в открытую зафлиртовал с однокурсницами, которые неделями увивались вокруг него. Пришло время промежуточной аттестации. Джеки пропустила и ее. Я заглядывал в систему, ожидая сообщения о том, что миз Уоллес отказывается от курса экономики, но ничего такого не появлялось. Если студент передумал ходить на занятия и не заявил об этом официально до конца месяца, он автоматически получал по предмету F.

Это, конечно же, меня не касалось, и все-таки я не хотел, чтобы Джеки испортила себе диплом, вдобавок к тому, что мог отмочить Мур, разорвав трехлетние отношения. Целую неделю я разглядывал всех девушек, отдаленно напоминавших ее, и каждый раз это была не она. Я уже начал бояться, что никогда больше не увижу Джеки Уоллес.

Фрэнсис смерил меня негодующим взглядом, когда я согнал его с жужжащего телефона. Звонил Джозеф – штатный сотрудник университетской техслужбы. Время от времени он подбрасывал мне дополнительную работу. Иногда она оформлялась официально, а иногда нет, но я не привередничал и соглашался в любом случае.

– Привет, старина.

– Чува-а-ак, ты как сегодня… что делаешь? – промычал Джозеф.

Я покачал головой: «Опять обдолбанный». Мой знакомый любил побаловаться «веществами», особенно если ему удавалось неплохо подзаработать у какого-нибудь щедрого профессора, замотавшегося администратора или заказчика, который сам был не прочь «полетать».

– Занимаюсь. А что?

Воспользовавшись тем, что я отвлекся, Фрэнсис накрыл своей мохнатой двадцатифунтовой тушей мой учебник и полтетради с конспектами. Я преспокойно его стряхнул. Он отомстил мне, сбросив с дивана мою ручку.

– В пятницу вечером? Чувак, завязывай с этим! – Джозеф не одобрял чрезмерного усердия в работе и учебе и, видимо, считал своим долгом периодически мне об этом напоминать, хотя и знал, что я неисправим. – Ты жить вообще собираешься?