Просто вместе

Ес… Ох, извини… Естественно, пес сожалеет, что притащился сюда; на пустыре его одиночество было менее тяжким, чем в этом доме, несмотря на все их любезности. Животное явилось с визитом, дав слабину. Надеюсь, мне простят этот ложный шаг, я же, со своей стороны, постараюсь…

- Стоп,-скомандовала Камилла. - Довольно. Остановись, пожалуйста. Хватит.

- Тебе мешает?

- Да.

- Прости.

- Все. Теперь я тебя знаю…

Камилла захлопнула блокнот, и к горлу снова подступила тошнота. Она задрала подбородок и запрокинула голову назад.

- Все в порядке?

- …

- Так… Ты повернешься ко мне лицом, сядешь на стул, расставишь ноги и положишь руки вот так…

- Уверена, что мне стоит раздвигать ноги?

- Да. А руку… ты… Согни ее в запястье, а пальцы держи расслабленными… Подожди… Не шевелись…

Она порылась в своих вещах и показала ему репродукцию картины Энгра [66] .

- Вот так…

- Кто этот толстяк?

- Луи-Франсуа Бертен.

- Кто он?

- Будда буржуазии - сытый, богатый, торжествующий… Это не моя характеристика - так написал о нем Мане… Изумительно точно, согласен?

- Хочешь, чтобы я принял такую же позу?

- Да.

- Ну… Ладно… Расставить так расставить…

- Эй… Оставь в покое свою пиписку… Вот так… Меня твой прибор не интересует… - успокоила его Камилла, листая свои наброски. - На, посмотри. Вот он какой…

- Ох!

Одним коротким словечком он выразил разочарование и растроганную нежность…

Камилла села, положила планшетку на колени, встала, подошла к мольберту… Ничего не получается… Она занервничала, обругала себя последними словами, прекрасно сознавая, что просто пытается оттолкнуть от себя пустоту, сделать шаг назад от края пропасти.

В конце концов она поставила лист вертикально и решила сесть на одном уровне со своим натурщиком.

Наконец решилась, набрала в грудь воздуху и тут же разочарованно крякнула: сангины в коробе не было. Графит, перо, сепия,

А модель ясно дала понять - только сангина.

Она оторвала локоть от стола. Рука повисла в пустоте. Пальцы дрожали.

- Главное - не двигайся. Сейчас вернусь.

Она кинулась на кухню, нашла бутылку джина и утопила свой страх. Постояла с закрытыми глазами, держась за край раковины. Так… Еще глоток… На дорожку…

Когда она вернулась, он поднял на нее глаза и улыбнулся.

Он знал.

Эти люди всегда узнают друг друга. Даже самые униженные и смирившиеся.

Это как зонд… Или радар.

Деликатное участие, отпущение грехов…

- Тебе лучше?

- Да.

- Тогда вперед! Пора начинать!

Он держался очень прямо и слегка отчужденно - совсем как она. Заставив себя успокоиться, посмотрел прямо в лицо той, что унижала его, сама того не понимая.

Его взгляд был печальным и просветленным.

Больным.

Доверчивым.

- Сколько ты весишь, Венсан?

- Около шестидесяти…

Шестьдесят кило вызова здравому смыслу.

(Зададим себе неприятный, но интересный вопрос: Камилла Фок протянула этому парню руку, чтобы помочь ему, как думает он сам, или для того, чтобы усадить его, голым и беззащитным, на красный пластиковый стул в кухне и препарировать?

Что это было? Сочувствие? Любовь к человечеству? Да неужели?

А может, она все просчитала заранее?

Его водворение наверх, собачий корм, доверие, гнев Пьера Кесслера, уход с работы, тупик…

Все художники - чудовища.

Нет. Невозможно. Это было бы слишком неприятно… Истолкуем сомнения в ее пользу и помолчим.

Эту девушку понять не так-то просто, но хватка у нее бульдожья. А что, если ее врожденное благородство именно сейчас и проявляется? В этот самый момент, когда зрачки у нее сузились и взгляд стал совершенно безжалостным…)

Они не заметили, как стемнело. Камилла машинальным движением зажгла свет. Оба - художница и натурщик - одинаково взмокли от пота.

- Остановимся. У меня судороги. Все тело болит.

- Нет! - закричала она.

Ее жесткий тон удивил обоих.

- Прости… Не… Не шевелись, умоляю тебя…

- В брюках… в переднем кармане… Транксен… Она принесла ему воды.

- Потерпи еще немножко… Очень тебя прошу… Можешь прислониться к стене, если хочешь… Я… Я не умею работать по памяти… Если ты сейчас уйдешь, мой рисунок можно будет отправить в помойку… Извини меня, я… Я почти закончила.

- Все. Можешь одеваться.

- Это серьезно, доктор?

- Надеюсь… - прошептала она.

Он потянулся, погладил собаку, прошептал ей на ухо несколько ласковых слов. Закурил.

- Хочешь взглянуть?

- Нет.

- Да.

Он выглядел потрясенным.

- Черт… Это… Это круто. И жестоко…

- Нет. Это нежно…

- Почему ты остановилась на лодыжках?

- Хочешь, чтобы я сказала правду или мне что-нибудь придумать?

- Правду.

- Я не умею рисовать ноги!

- А еще почему?

- Да потому… Тебя ведь мало что держит на этой земле, так?

- А мой пес?

- Вот он. Я только что его нарисовала - вид из-за твоего плеча…

- Господи! Какой же он красивый! Какой красивый, какой красивый, какой красивый…

Она вырвала листок из блокнота.