Просто жизнь

— Кабы поладили они. Тогда можно было бы не тревожиться, что он удерет. Детишки пойдут и все прочее. Женатому человеку с насиженного места непросто сдвинуться. Годика три поработал бы, потом, глядишь, в директора выдвинулся бы.

— А тебя куда?

Василий Иванович кашлянул:

— В районо уже косятся: директор, а без диплома. Возьмут и скинут.

— Что ты, что ты, — разволновалась Анна Григорьевна. — Другого такого директора не найти. Сколько раз нашу школу похвальными грамотами-то награждали?

— Шесть раз.

— А ты говоришь — скинут.

Анна Григорьевна считала мужа хорошим директором, восхищалась им, как восхищалась в молодости, когда Василий Иванович был боксером. Щупловатый юноша, почти мальчишка, во время поединка с мастером спорта покорил ее своим бесстрашием. Молодые люди познакомились, стали встречаться. В первое время Анну Григорьевну, тогда просто Аню, студентку педучилища, смущал рост ухажера: сама она была выше и склонна к полноте. Вскоре они поженились. Родив сына, Анна Григорьевна раздалась еще больше. Рожала она часто, но младенцы умирали, не прожив и месяца; с каждым годом толстела — даже голодноватые военные годы не сказались на ней. Весной ей стукнуло тридцать восемь лет — столько же, сколько и мужу. Но выглядела Анна Григорьевна старше его: хозяйство, роды, то да се. Василий Иванович «держал форму», даже намека на животик не было: только волосы посеребрились на висках — первый признак уже недалекой старости.

В соседнем дворе прокричал петух. Ему ответил другой, третий.

— Пора, — сказала Анна Григорьевна.

— Нюр? — Василий Иванович любил это имя, часто обращался к жене так, хотя ей самой больше нравилось, когда он называл ее Аней. Она придвинулась. Пружины скрипнули: Василия Ивановича они держали легко, а под грузным телом жены оседали. — Давно собирался сказать тебе — надо нам еще одного ребеночка.

— Только людей насмешим! — воскликнула Анна Григорьевна. — Да и не выживет он — вон сколько сил впустую потрачено.

— Эта выживет, — возразил Василий Иванович, сделав упор на слове «эта», и Анна Григорьевна поняла, что он хочет девочку, представила себя с новорожденной на руках, ощутила нежное, по-особенному пахнущее тельце и подумала, что муж любит детей, что именно поэтому он и согласился стать директором школы, вспомнила, как волновался Василий Иванович, когда приближались роды, как втихомолку плакал на похоронах, и не сказала ему обычного в последние годы: «Смотри, ребятенка не сделай», когда он проявил свойственное всем мужчинам нетерпение.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Дом хозяйки квартиры находился на окраине села. Из тайги сюда забегали козули, кабаны, олени. Иногда животным удавалось скрыться, но еще чаще их шкуры распластывались для просушки, а мясо вялилось или солилось, одним словом, заготовлялось впрок.

В конце улицы была церквушка — маленькая, деревянная, без куполов. Фасад с остроконечной крышей был чуть задвинут, левый придел казался короче правого, в центре возвышалась обшитая тесом звонница с медным, сверкавшим на солнце крестом; в узкие решетчатые окна были вставлены не то картины, не то иконы — в этом Ветлугин не разбирался. Окрашенная в яркий синий цвет, чистенькая, аккуратная, эта церквушка радовала взгляд. За ней виднелся погост — заросшие травой могилы с темными крестами, большей частью покосившимися.

— Тут спокойно, тихо, — сказал Василий Иванович, когда были выгружены все вещи. — Одна беда — церковь рядом. Зато всех богомольцев в лицо будете знать. Это тоже нужно!

А почему это нужно, директор не объяснил.

Дом, в котором предстояло жить Ветлугину, был построен на манер украинской хаты — обмазан глиной и побелен снаружи и внутри. Именно этим отличались дома поселенцев от добротных, сложенных из толстых бревен изб старожилов. Хозяйка — мать четырех детей — родилась и жила под Тернополем, в тихом местечке, расположенном неподалеку от шоссе. В это местечко повадились приходить бандеровцы. Они клянчили, а чаще просто отбирали хлеб, сало и все прочее, на сходках орали о вольной Украине, стращали колхозами, говорили, что скоро начнется новая война, агитировали вступать в их «армию». Поддавшись на уговоры, муж Галины Тарасовны — так хозяйка назвала себя — ушел в лес, хотя его никто не притеснял, никто не обижал.