Простодурсен. Лето и кое-что еще

– А вот сам увидишь, какие мы хитренькие! Ковригсен со Сдобсеном такой клей варят – о-го-го! Не удастся тебе из театра сбежать!

– О-о, – тихо простонал Простодурсен.

А Утёнок и не думал униматься.

– А ты пойди почитай афишу у себя на двери! Как придёшь, так в клейстере и завязнешь!

– Что ты такое болтаешь? – строго спросил Простодурсен. – И почему ты в таком тоне разговариваешь с нашим Пронырсеном? – добавил он ещё строже, вынимая Утёнка из травы.

– Так вот вы что придумали… Фуф ты, – сказал Пронырсен.

– Не слушай ты Утёнка! Мало ли что эти малыши наболтают.

– Как это? – возмутился Утёнок. – Вы сами говорили, что придётся его приклеить!

Простодурсен запихал Утёнка поглубже в карман. Пронырсен стоял, опершись о топор, и хохотал.

Как всё ужасно получилось. Кто мог подумать, что Утёнок такая трепушка!

– Ладно, – сказал Простодурсен. – Пойдём мы, пожалуй.

Октава наблюдала за ними из-за берёзы. «Не снять ли нам афиши?» – подумала она, но снять не успела, потому что надо было быстро уносить ноги.

Они зашли к Простодурсену, чтобы всё-таки позавтракать.

Октава стояла посреди комнаты с довольно-таки несчастным видом.

– С ними сладу нет, с утятами этими, – сказал Простодурсен.

– Ещё бы! – гордо откликнулся Утёнок. – Потому что мы живые, весёлые и неугомонные.

– В загранице, – сказала Октава, – люди сами ломятся в театры. Они наряжаются, даже если собираются только сидеть и смотреть. Более того, они платят за вход. Большие толпы людей. И сидят терпеливо, потом хлопают, потом встают и ещё хлопают. Это мне Сдобсен рассказал.

– У нас тут не совсем заграница, – осторожно напомнил Простодурсен.

– Это точно. У нас один Пронырсен мог бы спектакль смотреть, так и он не придёт теперь.

– Ты же повесила афиши, – напомнил Утёнок. – Значит, публика придёт.

– Наверно, не надо никакого театра, – сказала Октава. – Проще всем залезть под одеяло и ждать весну.

– Не-ет! – запротестовал Простодурсен.

Ему очень хотелось побыть принцем. И он ждал своего волшебного поцелуя.

Он резко отодвинул тарелку. И заметил, что Утёнок внимательно на них смотрит, и у него уже дрожит клюв.

Новый день приступил к сбору тумана. И даже подсыпал солнца. Но пока день ещё не очень годился для большого осеннего праздника.

Они вышли из дому и побрели к Ковригсену. Надо было рассказать клееварам, что Утёнок выболтал их план.

И вдруг в небе у них над головой раздался шум. Что-то так странно захлопало, что они задрали головы посмотреть.

Это оказалась мамаша-утка, улетевшая на юг. Она опустилась в канаву Простодурсена вместе с гусыней и бакланом.

– Что? – изумился Простодурсен. – Разве уже весна?

– Нет, весны нет, – ответила утка. – Этот юг оказался не по нам. Так что мы летим домой, в своё милое старое море, охолонуться. Но, пролетая тут над берёзой, увидели красивую афишу. У вас будет осенний праздник?

– А ты боялась! – сказал Утёнок Октаве. – Где афиша, там сразу зритель толпой.

– Будет, да, – ответила Октава. – Ещё как будет! Мы вас приглашаем!

– Мы бы с удовольствием, только нам сперва отдохнуть надо, – ответила мамаша-утка. – Мы давно летим.

– И принарядиться на праздник, – добавил баклан.

– Да, это не помешает, – поддакнула гусыня.

Они получили в своё распоряжение весь дом Простодурсена. Здесь топилась печка и было много пудинга – на случай если они проголодаются.

Перед пекарней Ковригсен и Сдобсен мешали какое-то варево на лопате. Они наконец-то нашли рецепт клея, который их вроде устроил. И ещё не знали, что Утёнок растрепал Пронырсену их секрет. Но теперь их ввели в курс дела. И рассказали, что на спектакле ожидаются трое редких гостей птичьего племени.

– Всё к лучшему, – кивнул Ковригсен. – Тогда нам не надо ломать голову, как потом отдирать Пронырсена от стула.

Он шагнул в пекарню, держа наперевес лопату с клеем, но не увидел ничего, что бы можно было склеить. Тогда он решительно выбросил клей в окошко, вырубленное в горе: в него пролезал в пекарню весь свет с улицы.

– С этой бедой разобрались, – сказал Ковригсен. – Теперь помогите мне доделать праздничный торт – и можем заняться костюмами.

Великий день в приречной стране: Простодурсен скачет верхом на коне…

Вдруг все забегали и заторопились. Мука клубилась вокруг них гуще тумана. Утёнок в пять секунд сделался не зелёным, а белым. Он стоял на скамейке и отщипывал от большого марципанового бруска кусочки, а Ковригсен лепил из них розочки. Простодурсен взбивал крем, подсыпая в него всё самое вкусное и прекрасное из баночек, скляночек и коробочек. Октава и Сдобсен посреди пекарни вымешивали тесто на будущие коржи. И все, конечно, снимали пробу со своей работы. Даже Ковригсен, хотя он любуется на это день и ночь и для него торт – самое обычное дело.

– Ква-ква! – сказал Утёнок. Он серьёзно репетировал свою роль.

– У нас прямо как в загранице, – заметил Сдобсен. – Там тоже любят, когда пир горой и мука стеной.

– Да, – кивнул Простодурсен. – Во всяком случае, крем на вкус очень заграничный.