Простодурсен. Лето и кое-что еще

– Позже, – запротестовала Октава.

Но ей всё же пришлось остановиться на привал, потому что все остальные поснимали с себя поклажу и сели на землю.

– А мы не можем провести отпуск здесь? – спросил Простодурсен. – Место для нас новое. Вид отсюда прекрасный. А захотим – можем спуститься к речке и побулькать камешки.

Утёнок обвёл взглядом лица путешественников. Красные, потные, насупленные.

«Интересно, – подумал он, – а когда уже наступит веселье и никаких забот?»

– Я не против, – сказал Сдобсен. – Отпуск на склоне меня устроит.

Вид и правда открывался такой, что дух захватывало. С этого места вся Приречная страна смотрелась иначе. Далеко внизу серебрилась речка. За лесом высились их большая гора и несколько пригорков.

Ковригсен постелил на свой чемодан скатёрку и достал летний крендель.

– Сейчас же прекрати, – сказала Октава. – Мы идём в поход, нам некогда рассиживаться.

– Мы уже ушли в поход, – ответил Ковригсен.

– Это не считается, – помотала головой Октава. – В поход не ходят вокруг дома, а мы ещё двух шагов не отошли.

– А как далеко от дома начинается поход? – спросил Простодурсен.

– Пока мы видим свои дома, поход не считается, – ответила Октава.

– Сейчас мы вскарабкаемся немножко повыше, и дома скроются из виду, – сказал Простодурсен. – Вот только крендельком закусим.

– Никаких лакомств и развлечений! – возмутилась Октава. – Если мы прямо сразу начнём радоваться жизни, то к чему мы будем стремиться, карабкаясь по склону?

– Меня всегда подбадривает мысль, что в конце похода мы вернёмся домой, – поделился Простодурсен.

– Как можно радоваться возвращению, если мы никак за порог не выйдем? – фыркнула Октава.

– А чего это ты раскомандовалась? – обиделся Простодурсен.

– Я?

– Да. Обклеила чемодан правилами и одна решаешь, что нам делать.

– Вот именно, – кивнул Сдобсен.

– Да уж, – присоединился Ковригсен, – можно подумать, ты над нами начальник.

Октава залилась слезами.

Все очень удивились: что это с ней? Октава всегда улыбается, переполнена идеями и придумывает интересные занятия.

– Ну и ладно, – всхлипывала Октава, – я пошла домой, решайте всё сами.

Она вскочила, схватила чемоданы и рюкзак, стала надевать его на спину, запуталась в чемоданах, села и заплакала пуще.

– Не плачь, – стал утешать её Сдобсен, – Ковригсен поможет тебе всё донести.

– Почему вы так со мной обращаетесь? – рыдала Октава.

– Как так? – удивился Сдобсен.

– Стоит Сдобсену натереть ногу, все его утешают. Если он заползает под кровать, все водят вокруг хороводы. И угощают его бесплатно кренделями. Мало того, извольте ещё спеть ему на все голоса, как он нам дорог. У Ковригсена в прошлом году болел зуб, и его тоже все жалели. И лишь на меня все тявкают, окрысиваются и шипят. А я всего только и хотела, что устроить нам всем хороший отпуск!

– Так это вы просто спели? – спросил Сдобсен.

– Что? – не понял Простодурсен.

– А ты, Сдобсен, – рыдала Октава, – думаешь только о себе! Ты… ты… ты пудинг!

– Пудинг? – поразился Сдобсен.

– Да! Или ты такой горячий, что на тебя можно только дуть, или такой холодный, что нужно греть. И с тобой приходится носиться как с писаной торбой, иначе у тебя комки внутри или корка сверху. Пудинг-шмудинг!

Они сидели посреди склона за домом Октавы. Склон разом шёл и вверх, и вниз. Летний поход начался. Осиный укус у Простодурсена распух и болел.

– Ничуточки не смешно, – ответил Утёнок. – И очень даже глупо.

– Да, довольно глупо, – кивнул Сдобсен. – Да ещё выясняется, что всем на меня наплевать. Хорошие слова они говорили просто так. А сами считают меня пудингом. И шмудингом. Зря я вылез из-под кровати. Там гораздо приятнее.

– Меня от тебя тошнит! – крикнула Октава.

– Так ты тошнись, чего уж там, – ответил Сдобсен. – Всё равно я ухожу. Я домой пошёл.

– Разве не ты хотел в заграницу? – кричала Октава. – Ты триста лет о ней талдычишь. Но стоило нам наконец-то сделать три шага в её сторону, как ты немедленно развернул оглобли домой. Потому что ты ленивый, занудный, докучный пудинг-шмудинг, и тебе всё до лампочки. Студень-вонюдень, вот ты кто!

Они сидели на чемоданах и смотрели сверху на свою маленькую страну. Крошечная лимонно-жёлтая бабочка порхала внизу и всё золотила.

Октава вытерла слёзы. Ковригсен нарезал летний крендель и ссыпал крошки золотой рыбке. Сдобсен снял башмаки и повесил носки на ветку сушиться. Простодурсен залепил укус зелёным листиком.

– Пожалуйста, угощайтесь, – сказал Ковригсен.

Никто не угостился. Они сидели, потели и буравили глазами склон. Где-то в чаще леса распевали песни певчие птички.

Когда все кругом шипят и ругаются, кто виноват, что камни срываются?

Утёнку было интересно на склоне. Он уже нашёл три очень необычные и очень глубокие норы и теперь ломал голову, откуда они взялись. Узкие, будто лазы. И такие аккуратные, словно их обустроили. Жалко, Простодурыч в таком скверном настроении, а то можно было бы его спросить.

«Ну ладно, – подумал Утёнок, – для начала кину палочку и узнаю глубину норы».