Простодурсен. Зима от начала до конца

– Скоро нам придётся сделать перерывчик, – простонал Сдобсен. – Нельзя ли объявить марципановую паузу?

– Фуф, господин пекарь, – сказал Пронырсен. – Хлебушек вам сегодня удался.

– Мы с Пронырсеном придумали, что надо бы нам всем походить вокруг дерева. Это будет такая игра. И мы снова проголодаемся.

– Да! – оживилась Октава. – Мы можем петь мою песню, пока ходим.

– И получится, как будто мы гуляем в лесу, не выходя из дома, – добавил Простодурсен.

Они встали, взялись за руки и за крылья и пошли вокруг ёлки. Вернее, все шли, а Утёнок болтался между Простодурсеном и Октавой.

– Я лечу! – кричал он. – Смотрите, я лечу в галстуке и шляпе!

Пронырсен вспомнил про лопату. Он сбегал принёс её, и теперь они со Сдобсеном держали её с обоих концов во время этого тихого хождения по кругу.

– Что же, – мягко сказала Октава. – Я готова представить вам свою новую песню.

У ёлки грянуло троекратное «ура!». И Октава запела совсем новую песню:

Жизнь у реки непонятно-чудна,
вечер приходит дню на смену,
после зимы наступит весна,
птицы вернутся к нам непременно.

У каждого здесь голова на плечах,

в ней крутятся важные мысли.
И меткие речи в наших устах,
к счастью, ещё не прокисли.

Жизнь у реки легка не всегда.

Но если кого-то настигнет беда,
если случится мороз или вьюга –
мы позовём на помощь друга.

Удачно, что слух отменный у всех,

работает он без помех, без прорех,
а то б не услышали песню мою,
которую вам я от сердца пою.

Я приглашаю к столу всех опять,

чтоб марципаны вновь уплетать!

Аплодисменты и крики восторга наполнили нору Пронырсена. К тому времени компания сделала немало кругов вокруг ёлки и вполне готова была к новой порции марципанов.

– Какая ты чудесная, Октава! – восхищённо сказал Утёнок. – Какие из тебя вылетают красивые стаи слов!

– Ничего особенного, – смутилась Октава.

– У меня есть подобие стишка, – сказал Ковригсен. – Если это вдруг кстати.

– Да, фуф, – сказал Пронырсен. – Я только хотел сказать, что не буду произносить речь, если кто-то её ждёт. Вместо речи я собирался сказать совсем другое, но хорошо, что забыл. Фуф. Спасибо.

– Итак – стихотворение, – сказал Ковригсен.

В стране приречной тихо жил
в пекарне под горою
и дружбу я тогда водил
с дрожжами и мукою.

Коврижки я исправно пёк,

любил я это дело,
но годы шли, и вышел срок –
мне печь осточертело.

Я понял: жизнь моя пуста,

коврижка станет крошкой,
а где-то ждут меня места,
где жизнь не понарошку.

И ночью я пустился в путь,

дождливой мокрой ночью,
чтоб жажду сердца утолить,
взглянуть на мир воочью.

Судьба гнала меня вперёд,

терзала и томила,
но с верной рыбкой золотой
мне встречу подарила.

Теперь в дому у нас уют,

и всякий день – погожий,
и рыбку каждому свою
найти желаю тоже.

После криков «браво!» и «ура!» в честь Ковригсена наступила очередь Сдобсена. Он, как обычно, повёл рассказ о далёкой стране под названием заграница. Территория её огромна, сказал он. Но самое удивительное то, что в ней нельзя поселиться. Потому что стоит тебе обосноваться за границей, как она внезапно перемещается в другое место.

– Это точно как мы с Пронырсеном, – объяснил он. – Пока мы с ним не изобрели нашу игру, меня пугала даже мысль о том, чтобы пойти к нему. А теперь меня пугает мысль, что придётся идти домой. Получается, что всё выворачивается навыворот, стоит только найти что-то кроме того, что было наоборотным раньше. К тому же за границей есть туннели в горах и парашютисты. А у нас, к счастью, нет. Спасибо.

– А теперь, – сказал Утёнок, – моя очередь.

– Ты тоже хочешь выступить? – удивился Сдобсен.

– Да! С моим коронным номером. Я его единственный исполнитель в мире. Итак – волшебное и невероятное…

– Не тяни время, – оборвал его Простодурсен.

Утёнок запрыгнул на стол. Вскочил на жестянку из-под печенья, стоявшую рядом с золотой рыбкой. Осмотрел публику. Все постарались и выглядели сегодня превосходно. А некоторые ещё и пахли так же.