Опьянение, по мере того как усиливалось, наполняло меня надеждой. Это было какое-то физическое ощущение, что-то теплое и жидкое, родившееся в груди — шло оно прямо от сердца, насколько я помню, — и постепенно разливавшееся по всему телу. Я начал думать о том, что мой брат не такой уж и недосягаемый, каким он всегда мне представлялся. Возможно, его еще не поздно перевоспитать, приблизить к своей семье, породниться с ним душой. Он сидел напротив меня, говорил о чем-то с Сарой, даже, я бы сказал, флиртовал с ней — правда, делал это как-то робко, как школьник, кокетничающий с учительницей, — и, наблюдая эту милую сценку, я почувствовал, как переполняет мое сердце любовь к ним обоим, и мне безумно захотелось, чтобы нам обязательно повезло. Я бы помог Джекобу купить землю где-нибудь на западе — в Канзасе или Миссури, решил я; помог бы ему обустроить ферму наподобие отцовской; построить такой же дом, как тот, в котором мы выросли; и это стало бы местом, куда мы с Сарой и Амандой могли бы приехать через много лет, отдохнуть от бесконечных странствий по свету; оно заменило бы нам дом, уехав из которого, мы всегда могли бы туда вернуться с подарками для Джекоба и его семьи.
Я смотрел, как они болтают друг с другом, смеются, и, хотя и сознавал, что пьян — чувствовал это по своим репликам, жестам, мыслям, — все-таки не мог избавиться от ощущения, что удача не заставит себя ждать и отныне все сложится именно так, как мы и планировали.
Ужин подходил к концу, когда из гостиной вдруг раздался плач Аманды. Сара понесла ее наверх кормить, а я занялся мытьем посуды. К тому времени как она вернулась, уложив малышку спать, я уже заканчивал с уборкой, а Джекоб снова удалился в туалет.
Остаток вечера мы решили скоротать за «Монополией». Пока я протирал посуду, Сара начала раскладывать игру. Я много выпил и теперь чувствовал себя так, словно был обременен тяжкой ношей, и потому все, за что я брался, требовало от меня больших усилий, чем обычно. Я уже начал подумывать о том, чтобы пойти наверх и завалиться спать; в данный момент это было моим единственным желанием.
Закончив протирать посуду, я подошел к столу и сел. Сара сдавала деньги. Отсчет она вела по восходящей — сначала шли одно-, пяти- и десятидолларовые бумажки, потом по двадцать и пятьдесят долларов. Когда очередь дошла до сотенных, она бросила на меня озорной взгляд.
— Знаешь, что мы сделаем? — спросила она.
— Что?
Сара ткнула пальцем в поднос, полный денег.
— Мы сыграем с настоящими сотенными.
— С настоящими? — Я так устал, что до меня не сразу дошло, что она имеет в виду.
Она ухмыльнулась.
— Можно принести одну пачку.
Я уставился на нее, обдумывая предложение. Идея достать деньги из тайника вызывала во мне какое-то смутное чувство опасности, безрассудный страх, панику. Я покачал головой.
— Да брось ты. — Сара беспечно махнула рукой. — Будет забавно.
— Нет, — сказал я. — Не хочу.
— Но почему?
— Думаю, не стоит рисковать по пустякам.
— Какой риск? Мы же только используем их в игре.
— Я не хочу распаковывать их, — упрямился я. — Плохая примета.
— О, Хэнк. Не говори глупостей. Когда еще тебе случится сыграть в «Монополию» с настоящими стодолларовыми банкнотами?
Я начал что-то отвечать ей, но голос Джекоба прервал меня. Он уже вернулся из туалета; мы даже не слышали, как он подошел.
— Так они спрятаны в доме? — спросил Джекоб. Он стоял в дверях кухни — усталый, объевшийся.
Я метнул хмурый взгляд на Сару.
— Только часть, — поспешила ответить она. — Так, пара пачек.
Джекоб побрел к своему стулу.
— А действительно, почему бы нам не воспользоваться ими? — проговорил он.
Сара молча наполнила его бокал вином. Оба они ждали, что скажу я. А что я мог сказать? У меня не было веских доводов «против», лишь смутное предчувствие, что этого делать нельзя, что с деньгами мы должны быть щепетильны до крайности, обращаться с ними предельно осторожно — как с бомбой или ружьем. Беда в том, что я никак не мог сообразить, как выразить свою мысль, но даже если бы и сумел это сделать, то все равно мои слова прозвучали бы глупо. «Да ведь это просто игра, — возразили бы они, — мы потом вернем все на место».
— Хорошо. — Я вздохнул, откинувшись на спинку стула, а Сара побежала наверх за деньгами.
Мы разыграли фишки. Азарт, охвативший было нас при появлении в игре настоящих денег, на удивление быстро прошел, и вскоре стодолларовые купюры казались нам такими же игрушечными, как и остальные деньги, — обычные прямоугольнички цветной бумаги, ну, может, чуть длиннее и чуть толще, вот и вся разница. Мы рассчитывались ими в воображаемых сделках, и это как-то обесценило их в наших глазах. Они перестали быть для нас реальными.
Игра продолжалась несколько часов, так что закончили мы уже около полуночи. Я оказался банкротом. Сара и мой брат согласились на ничью, хотя Джекоб явно тянул на победителя. У него было больше недвижимости — домов, отелей, и плюс ко всему огромная куча денег. Так что, если бы они стали доигрывать, он очень скоро разорил бы и ее.
Я собрал игру, а Сара — стодолларовые купюры, которые потом отнесла обратно наверх.