Простой советский спасатель 3

— Да с того! Рубашка и брюки на выход потому что.

— Ну, на дискач собираюсь, — сделал я неуверенную попытку отбрехаться.

— На дискач, Леший. Ты в джинсе ходишь. А тут почти костюм. С родителями девушки знакомиться идёшь, не иначе! — безапелляционно заявила Светка.

— Да может я в этот… как его… в военкомат собрался! — возмутился я.

— Ага, в конце рабочего дня тебя прям так там и ждут! Пока дойдешь, твой военкомат уже закроют! Ладно тебе, Леш, рассказывай, ты же знаешь, я — могила, — Светлана вдруг стала совершенно серьезной и снова подперла голову, с какой-то почти материнской нежностью глядя на меня.

Так смотрела мама, когда я делился своими страшными детскими тайнами: с любовью, нежностью и поддержкой. Так сейчас смотрела на меня и Света, ободряя взглядом, поддерживая, успокаивая.

Наверное, так смотреть умеют только женщины, причем неважно, сколько им лет. Если они искренне и с любовью относятся к человеку, особенно к мужчине, в них всегда просыпается древнее материнское начало. То самое глубинное женское, которое инстинктивно стремиться стать за мужским плечом, чтобы или обнять, или патроны подавать.

— Это не то, что ты подумала, — запротестовал я.

Светик молчала, ожидая, когда я закончу торги с самим собой. Что, Лесаков-Лесовой, пора признать, для тебя сегодняшняя встреча немного больше, чем просто обмен информацией с доктором дядей Колей Блохинцевым. Тебе и вправду хочется, чтобы семья лены одобрила её выбор. И вопрос: «Зачем тебе это нужно?» — не рассматривается.

— Давай потом, а? — вздохнул я, признавая поражение.

— Девушка-то хоть хорошая? — кивнула Света, соглашаясь.

— Очень.

— Познакомишь?

— Обязательно.

— Давай сюда уж, — как-то прям совсем по-матерински вздохнула Светка, поднимаясь со стула.

— Чего давать-то?

— Рубаху и брюки, поглажу, — ворчливо пояснила девушка. — Только гладилку раскрой, она у нас трудная.

— Я починю, — подорвался я, обрадовавшись предложению.

Гладить я терпеть не мог. Когда остался один, вещи старался покупать такие, чтобы встряхнул после стрики, нацепил на себя и пошел весь не помятый.

— Вот еще возиться с ней. На свидание опоздаешь, — фыркнула Светка. — Будет время — починишь.

Я притащил гладильную доску, установил поближе к розетке, отдал Цветику свою парадную одежду, а сам пошел мыть тарелку с ложкой.

Светка фыркала, брызгаясь водой на брюки, наглаживая стрелки. Утюг уютно шипел, выпуская пар, на кухне вкусно пало домашней едой, я на мгновение словно очутился дома, в своем времени, в нашем с Галкой доме.

Черт! Оказывается как мне всего этого, простого, человеческого, теплого, не хватало все эти годы. Я готов был сидеть на кухне и просто наблюдать за тем, как плавно и уверенно движутся Светкины руки. С улыбкой разглядывать её сосредоточенное лицо, подавать её чашку с новой порцией воды. Иногда глажка белья в нашем доме превращалась в водную баталию. Мы брызгались, обливая друг друга, смеялись и целовались, а потом вместе наводили беспорядок, который сами же и устроили. Эх…

Так, Леха, заканчиваем страдания по прошлому, включаемся в настоящее. Светик догладила мои вещи, я поблагодарил, пообещал зайти на днях и починить гладилку, отнес доску на место и ушел к себе на этаж.

В комнате оделся, причесался, прихватил папку и отправился в гости. По дороге все время думал, купить или нет цветы для бабушки Лены, но решился, зашел в магазин за коробкой конфет и, волнуясь, как первоклассник на первое сентября, зашагал в сторону своего дома.

В знакомый подъезд заходил, буквально не дыша. Несколько минут стоял у квартиры Блохинцевых, переводя дух. Наконец собрался с духом и нажал кнопку звонка. Через минуту дверь распахнулась, и я просто потерял дар речи.

Глава 20

И грянул гром, как говорится. Если Брэдбери, да и все остальные писатели-фантасты правы, только что во второй раз я нарушил все известные законы путешествий во времени. С другой стороны, я не просил закидывать меня в прошлое, и тот, кто со мной это сотворил, должен был рассчитать риски. В нашем аленьком провинциальном городишке рано или поздно почти все жители встречаются. Как говорится, земля-то она круглая, но за углом, как обычно, ждут или неприятности, или знакомые.

На пороге стоял отец, каким я его помнил. Еще молодой, поджарый, не поседевший. С азартным блеском в глазах, широким разворотом плеч. В гости он пришел в совей любимой клетчатой рубашке, которую мама много раз порывалась выкинуть несколько лет спустя, но батя уверял любимую жену в счастливости одежды, и каждый раз хозяйка сдавалась под напором непробиваемых аргументов.

В чем заключалась удачливость этой рубахи, я не знал., но отцу в детстве верил как никому другому. Собственно, эта вера прошла со мной через всю жизнь, пережила подростковые бздыки и юношеский максимализм. Как мне не хватало теплой шершавой руки на совеем плече в тот день, когда хоронили Галчону…

Я сглотнул раз, другой, третий. Горло не просто пересохло от волнения и неожиданной встречи, его просто свело судорогой, и слова застревали где-то в районе головного мозга, не доходя до языка.