Простой советский спасатель-4 (СИ)

19 октября 1942 г. Наблюдаю за суетой. Всех музейных, кто остался в городе, забрали в комендатуру… Неприлично, но радуюсь, что Л. не успел передать документы в музей. Сами не найдут. Музейные не знают, что искать. Жалко людей… Безумно жалко людей. Жестокое время. Жестокий выбор без выбора… Не представляю, что делать. Остается только наблюдать и… молиться».

— Твою дивизию… — выдохнул я. — Так это что, правда?

Лена оторвалась от записей и подняла голову. В ее огромных глазах застыли слезы. Одна капля не удержалась за баррикадой из намокших ресниц и покатилась по щеке.

— Их что… расстреляли? — судорожно вздохнула девушка, утирая ладошкой лицо.

— Наверное… Твой отец знал?

— Я не знаю… — Лена растеряно пожала плечами. — Папа мне никогда не рассказывал эту историю… И бабушка… бабушка тоже не показывала книгу… — девчонка привалилась к моему плечу, крепко сжав ладошки. — Я тогда маленькая была, что-то услышала, когда они спорили, отложилось в памяти, вот и вспомнила не пойми что…

— Интересно, почему?

— Потому что маленькая и неразумная. Не надо оно ей. Многие знания — многие печали, — раздался густой мужской голос от порога.

Мы оглянулись, в дверном проеме стоял Николай Николаевич собственной персоной, уставший и чуть осунувшийся. Блохинцев тяжелой поступью пересек комнату и опустился в любимое кресло.

— Ох уж эта мне Полина Федоровна… — покачал головой, глядя на брошюру в наших руках. — Спрашивается, зачем показала? Фантазии, все фантазии… Иван Карпович под конец жизни плох стал. А после гибели дочери и вовсе стал заговариваться. Мама ему по доброте душевной помогала, перепечатывала рукопись, потом снесла в типографию к знакомому, чтобы переплели. В музей отдавать не стала, да, мама? — чуть повысив голос, обратился Николай Николаевич к невидимой матери. — А все почему, спрашивается?

— Почему? — выдохнула Лена.

— Потому что до конца не верит в написанное.

— Но… Папа! Как ты можешь! — воскликнула девушка.

— Спокойней, моя дорогая, будущему доктору не пристало выдавать свои эмоции. Контролируй себя. Нет, в части воспоминаний о жизни в оккупации не возникает никаких сомнений.

— А что Вам кажется сомнительным? То, что немцы шарились в подземелье? — внимательно глядя на доктора, уточнил я.

— Подземные поиски — вполне, хотя кроме факта в этом дневнике, мы с Алексеем более нигде не встречали такую информацию. — Николай Николаевич сцепил руки в замок. — Но о каком соединении идет речь? Разве что… — доктор оборвал сам себя.

Я задумался, напрягая память, вспоминая все, что узнал за последнее время про подземелья.

— Разве что Розенберга прислали отыскать оклад Тихвинской иконы. Насколько я помню, в сорок первом саму икону немцы вывезли из монастыря в Тихвине.

— Из музея, — машинально поправил меня доктор.

— Что?

— Оккупанты вывезли её из музея. К тому времени монастырские передали её в тихвинский музей. Оттуда её и изъяли. К сожалению, все переговоры о возвращение исторической ценности на родину пока не дали результатов, — сокрушенно вздохнул Николай Николаевич.

— Да, слышал, — кивнул я. — Но тогда все сходится.

— Что сходится? — встряла Лена, которая все это время сидела не дыша, стараясь не отсвечивать. Неужели боялась, что отец выставить её из комнаты, как маленькую? Да ну, не может быть. Хотя… Я с сомнением покосился на доктора — этот может.

— Да, Алексей, что сходится? — повторил вопрос дочери Блохинцев.

— Да все! — в волнение я поднялся с дивана и зашагал по гостиной. — В дневнике есть инициалы Ф. В. — Федор Васильевич, архивариус. Это раз. Значит, Волженко и Лесаков были как минимум знакомы. Он переживает и разыскивает его.

— Согласен, — задумчиво пожевав нижнюю губу, откликнулся доктор.

— Он хотел взорвать подземелье, опасался, что найдут тайный ход к хранилищу, о котором и вам, и мне рассказал архивариус. Это два.

— Вполне может быть, вполне… — задумчиво покрутив большими пальцами, протянул Блохинцев.

— И три, — я застыл у окна, торжествующе глядя на Блохинцева. — Гитлер верил в оккультизм. Зондеркоманда «Кавказ» прошлась по всему нашему краю в поисках пресловутых мест силы. Икона без оклада, а мы помним, что их разделили, — пояснил я. — Так вот, икона без оклада — это неокладный образ, неполный, не обладающий всей силой. Значит, Розенберг искал в нашем городе именно ризу! Больше искать нечего. Ну, а княжеские цацки, если бы они их нашли, — оказались приятным бонусом.

— Логично, — кивнул Николай Николаевич.

Я вдруг понял, точно такие же размышления уже приходили в его светлую голову. Но решив с Лесовым-старшим не лезть в дела архивариуса, доктор с моим отцом благополучно предпочли забыть историю, описанную в дневнике.