Простор

Девушка подняла лицо. Оно сияло радостью, влажные губы улыбались.

— Какая вкусная вода, Ильхам! Как в сказке!

Взгляды их встретились. Глаза девушки блестели! Задыхаясь от нахлынувших чувств, Ильхам схватил ведро и выбежал на улицу.

— Вкусная вода! Холодная вода! — кричал он, как мальчишка на базаре.

И все пробовали эту воду, свою совхозную воду, по два-три глотка, чтобы никого не обидеть.

Только Имангулову Ильхам позволил напиться вволю, и тот, отдуваясь, сказал, закатив глаза:

— Никогда не пил такой сладкой воды!..

Асад, который решил сделать «перекур на воздухе», заглянул в инструменталку, надеясь перекинуться с Геярчин хоть несколькими словами, и увидел, как она пила воду, а потом восторженно смотрела на Ильхама.

— Этот сумасшедший изобретатель, — презрительно отметил про себя Асад, — совсем задурил ей голову. Чего доброго, она в него влюбится.

И хотя Асад старался уверить себя, что ещё не всё потеряно, но его охватило смешанное чувство тоскливого одиночества и раздражения. Руки его дрожали, когда он разминал папиросу, глядя вслед убегавшему Ильхаму.

Вскоре после этого в совхозе пробурили ещё одну скважину, а немного погодя и третью. Но первую скважину все называли «родником Ильхама». И каждый раз, когда Геярчин слышала это название, она вспоминала жаркий сумрак инструменталки, горящие глаза Ильхама и ртутные капельки пота на его лбу.

3

За несколько дней до уборки техника пошла в поля. На участки перебрасывали уборочные машины, перегоняли комбайны, завозили воду и горючее.

Вечерами на станах дымились костры, гремела посуда, слышались возбуждённые голоса.

Десятого августа на рассвете в небо взлетела ракета, озарив поля молочно-голубым светом. Это был сигнал начала жатвы.

Грохотали тракторы. Грузовики с высокими бортами съезжали с дороги и, колыхаясь, шли рядом с комбайнами, забирая первое зерно.

Каждый комбайн гнал перед собой мотовилом беспрерывную волну колосьев. Они набегали на хедер, как на берег. И в бункер янтарным дождём сыпались тяжёлые зёрна пшеницы. В копнителе, словно пена, шуршала пахучая, жаркая солома…

Часть урожая убирали косилки. На току шёл обмолот. Горы золотистого зерна уже высились около машин.

Шофёры торопили Имангулова, который тщательно взвешивал зерно. Он помнил не только количество обмолоченного и отправленного на элеватор зерна, но и сколько увёз каждый из шофёров. Соловьёв и Байтенов справлялись у него, когда нужны были самые последние цифры.

Мухтаров, приехавший посмотреть, как идёт уборка в совхозе, увидел на току странную молотилку. Она работала в стороне от других машин. По одну её сторону возвышался холмик необычайно чистого зерна, по другую — ворох мелкой, лёгкой соломы. Машина ровно гудела, работая быстро, без перебоев. К недоумевающему Мухтарову подошёл уста Мейрам.

— Нравится?.. А ведь обычная молотилка, слегка переделанная. Теперь она не только молотит, но и очищает зерно.

Мухтаров удовлетворённо кивнул головой.

— Инициатива ценная… Кто это додумался? Опять ваш изобретатель?

— На этот раз не он… Впрочем, без Ильхама не обошлось: он нашёл журнал, где это было описано, и показал мне.

— Талантливый парень, — усмехнулся Мухтаров, — и хорошо, что он заботится обо всём, чувствует себя хозяином…

Зерно поступало беспрерывным потоком, и по дороге в Иртыш, к элеватору, днём и ночью вереницей шли грузовики. За каждым из них поднимались, словно дым над паровозом, пухлые клубы пыли, и шофёры вели машины на почтительном расстоянии друг от друга.

Иногда палящее небо внезапно темнело, налетала гроза, проливался щедрый ливень. Над степью разгуливали взрывы грома, и вспышки молний превращали дождь в ослепительно голубой туман.

После гроз расстояния между машинами сокращались — по влажной дороге они неслись почти впритирку.

Но часа через два всё просыхало и устанавливалась прежняя «противопыльная» дистанция.

4

Машина-буфет приехала к агрегату Геярчин. Тося уже расстелила салфетку в тени комбайна. Получив обед, она позвала Геярчин. Но та удивлённо смотрела вслед машине, которая поехала не к Ильхаму, работавшему на соседнем поле, а в сторону второй бригады.

— Обед остынет! — крикнула Тося.

— Не остынет, — равнодушно ответила Геярчин, — скорее даже нагреется… Не понимаю, почему Ильхама оставили без обеда?

— Они же ещё не кончили работать, — объяснила ТОСЯ;

Геярчин ела без аппетита, посматривая на соседнее поле. Заметив насмешливый взгляд Тоси, Геярчин смущённо сказала:

— Понимаешь, пока машина всех объедет, обеда может не хватить:

— Не беспокойся, ещё останется… Шекер-апа не забудет своих любимцев. Нечего за них страдать!

— Почему ты сердишься? — удивлённо спросила Геярчин.

— А я тебя не понимаю: когда Ильхам подходит, так ты держишь себя как королева, не замечаешь его. А стоит ему повернуться и уйти, как ты с тоской смотришь вслед. Любишь ты его или только мучаешь?

Геярчин помолчала, не находя ответа. Прямой вопрос Тоси застиг её врасплох. Наконец она тихо спросила:

— А разве ты никого не любила? Разве ты не знаешь, как это всё сложно?

И вдруг неприступная хохотушка и резкая насмешница Тося закрыла лицо руками и горько заплакала.