Простор

— Чепуха. Жена даже рада будет. Не так пусто в доме… Только поторапливайся, Тарас, завтра выезжаем.

— О це дило! Я, Игнат Фёдорович, как юный пионер — всегда готов!

У самого входа в здание треста Соловьёва задержала уборщица, счищавшая снег с каменных ступеней крыльца:

— Приходил дядя Ян, Игнат Фёдорович. Вас спрашивал… Сказал, опять придёт.

Дядюшка Ян не заставил себя ждать. Не успел Игнат Фёдорович войти в жарко натопленный кабинет, как послышался решительный стук в дверь, и в кабинете появился Ян Су-Ниязов, каменщик, работавший в тресте. В его невысокой сухощавой фигуре угадывались ловкость и проворство, на смуглом скуластом лице под широкими кустистыми бровями сверкали маленькие живые глаза, а чёрные как уголь, без единой сединки усы, опущенные книзу, придавали лицу воинственное выражение. Су-Ниязов был дунганином, он носил два имени — китайское и мусульманское — и часто с гордостью говорил:

— Я представляю не только советский, но и китайский народ. Ведь мы, дунгане, выходцы из Китая.

Поздоровавшись с Соловьёвым, дядюшка Ян протянул ему аккуратно сложенный вчетверо листок бумаги:

— Вот, Игнат Фёдорович… Заявление. — Он тяжело вздохнул. — Семь потов пролил, пока сочинил. Легче дом построить!

— Заявление?.. — удивился Соловьёв.

Сконфуженно переминаясь с ноги на ногу, каменщик попросил:

— Да вы прочтите, Игнат Фёдорович… И уж простите, если что не так.

Соловьёв осуждающе покачал головой. Два дня тому назад дядюшка Ян основательно повздорил с управляющим трестом и теперь вот, как подумалось Соловьёву, явился с жалобой на начальство, адресованной, верно, в вышестоящие организации. Каменщик, судя по тому, что знал об этом столкновении Игнат Фёдорович, был прав, но Соловьёву настолько претили любые бумаги, что он и эту взял с какой-то недоверчивостью, мысленно обращаясь к дядюшке Яну: «Тебе ли, известному на весь район строителю, заниматься бумажными кляузами?..» Он хотел выразить своё неодобрение и сдержался только из уважения к знаменитому мастеру.

Надев очки, Соловьёв пробежал глазами первые строчки, и к щекам его прихлынула кровь, а на лбу выступила лёгкая испарина.

Заявление Су-Ниязова было адресовано «Директору нового совхоза товарищу И. Ф. Соловьёву». «Вы знаете, — писал дядюшка Ян, — я старый каменщик, а на целине надо будет построить много хороших домов. Я хочу поехать на целину и работать у вас в совхозе».

Соловьёву было стыдно за свои подозрения, и он посмотрел на дядюшку Яна с виноватой доброжелательностью; а каменщик торопливо проговорил:

— Вы уж не отказывайте мне, Игнат Фёдорович. Уважьте мою просьбу. Не к лицу мне отставать от народа.

— Спасибо, дядюшка Ян. Спасибо. — Соловьёв проводил гостя до дверей и на прощанье крепко пожал руку. — Очень рад, что будем работать вместе.

Едва захлопнулась дверь за Су-Ниязовым, как в кабинет этаким колобком вкатился новый посетитель — старик казах, весь воплощение добродушия и чистосердечия. Роста он был небольшого, длинная редкая борода доставала до округлого брюшка, а тугие румяные щёки напоминали свежестью и цветом наливное яблоко. Завидев его, Соловьёв встал навстречу:

— Добро пожаловать, Мейрам-ата! Садись, пожалуйста. Как дела? Как здоровье Шекер-апа?

— Все здоровы, и дела, слава аллаху, неплохи! — ответил старик и, поудобней устроившись в кресле, с добродушным спокойствием заявил: — Вот пришёл ссориться с тобой.

Казалось бы, давно пора было Соловьёву привыкнуть к причудам уста Мейрама, который страсть как любил озадачивать и ставить в тупик своих собеседников, но всё-таки каждый раз, когда старик начинал говорить загадками, Соловьёв не мог скрыть своей оторопелости. Вот и сейчас: опешив от неожиданного заявления, Игнат Фёдорович в недоумении уставился на старика.

— Сколько лет ты меня знаешь, Игнат Фёдорович?

— Да уж около тридцати.

— Правдивы твои слова, сынок, — удовлетворённо кивнул старик. — Мы знакомы с тех давних пор, как ты приехал в наши края. Так почему же ты, — он повысил голос, — почему ты не послал за старым Мейрамом и не сказал ему: «Меня назначили директором большого совхоза, Мейрам-ата. Мне нужны опытные механики…»?

Соловьёв улыбнулся: и этот просится в совхоз!

— Я только вчера узнал о своём назначении.

— Только это и извиняет тебя, сынок, — с достоинством произнёс уста Мейрам и, сощурив глаза, неторопливо поглаживая бородку, продолжал: — Орлу для полёта нужны небеса, а мне, старому хлеборобу, нет жизни без земли. Я сын степей, Игнат. Нынче, на старости лет, учу молодёжь на курсах механизаторов, и дело это большое, нужное, но сердце моё, — он показал рукой на окно, — там, в степи!

Никогда ещё Соловьёв не видел уста Мейрама таким взволнованным. Он тоже взглянул в окно и задумчиво сказал:

— Понимаю… Понимаю, Мейрам-ата. Сегодня же поговорю в райкоме. Надо ведь, чтоб тебя отпустили с курсов.

— Отпустят! — с просиявшим лицом воскликнул уста Мейрам. — Ты только замолви за меня словечко Мухтару. Грех ему держать в городе старого тракториста.

— Ладно, Мейрам-ата.

— Спасибо, сынок! От всего сердца спасибо! До скорого свиданья, сынок!