У Геярчин задрожали губы. Она с испугом смотрела на своего учителя. Старик напряжённо ожидал ответа. Ильхам с тревогой подумал: неужели не знает? Ему хотелось помочь Геярчин, но он мог только ободряюще улыбнуться ей.
— А разве я не налила масла?
— Налила.
— Тогда испортился насос.
— Правильно! — И как будто бы Геярчин перестала его интересовать, уста Мейрам повернулся к Ашрафу: — Ты, кажется, умеешь заводить мотор?
Ашраф с застывшей улыбкой повёл трактор. Уста Мейрам внимательно наблюдал за каждым движением юноши, словно предостерегай: «Не торопись, мой сын, следи за машиной!»
Но Ашраф искал глазами Тогжан. Она увлечённо что-то говорила Геярчин. «Даже смотреть на меня не хочет, — подумал Ашраф. — А ведь знает, кто она для меня…»
— Ашраф, не спи! — крикнул уста Мейрам. — Скорость прибавь!
Ашраф повёл трактор на второй скорости, говоря самому себе: «Ты молодец, трактор твой летит, как птица. Теперь Тогжан увидит, какой я тракторист».
— Эй! Ашраф! Ты что, ослеп?! — раздался сердитый возглас уста Мейрама.
Трактор сошёл с колеи и направлялся прямо к озеру. Ашраф от растерянности так крепко вцепился в руль, что его напряжённые руки не могли повернуть баранку, а трактор упорно шёл к озеру. Донёсся насмешливый голос Асада:
— Купаться поехал? Тебе полезно!
Ашраф похолодел: он представил, как сейчас, за его спиной директор совхоза наклоняется к Саше Михайлову и с возмущением спрашивает: «Зачем посадили его на трактор? Место Ашрафа — в кузнице. Не осилить ему второй профессии!»
Ашраф яростно затормозил. Трактор сполз по берегу и остановился в двух метрах от воды. От растерянности и стыда Ашраф не смел поднять головы. Подбежавший уста Мейрам обошёл трактор, словно проверяя, цел ли он, и сдержанно спросил:
— Что случилось, Ашраф? Ты болен?
Ашраф молчал. Ему казалось, что сейчас все смотрят на него с негодованием. Смотрит и Тогжан. Ашраф ступил на землю, как после сильной, качки на корабле. Несколько шагов он сделал, боясь, что упадёт. Уже ревел мотор, и следующий курсант садился за руль.
— Куда ты идёшь? — перед Ашрафом неожиданно появилась Тогжан. — Что случилось?
— Не знаю… Плохо. Очень плохо…
— Не говори глупостей! Так бывает. Я знаю. Это как болезнь. Понимаешь?
Ашрафу было стыдно. Но в голосе Тогжан было столько тревоги и смотрела она с таким доверчивым ожиданием, что Ашраф, наконец, улыбнулся:
— Спасибо, Тогжан! Ты просто вылечила меня… Сам не знаю, что со мной.
— Ну вот, так-то лучше. И потом ведь говорят, что цыплят по осени считают. Да?
— Ты хорошая, — неожиданно сказал Ашраф.
— Пойдём! — сердито сказала Тогжан. — Посмотрим, как сдают другие…
Как раз в это время Саша Михайлов крикнул с деланным испугом:
— Держись, кореша! За рулём — Тося! Спасайся, кто может!
Парни побаивались задиристую и резкую Тосю; старались не затевать с ней словесной перепалки — она обычно отбривала их так, что только уши горели! Но, услышав слова Саши, Тося посмотрела на него растерянно.
— Ничего, Тося, не робей! — ободрил её Саша. — С нами не пропадёшь!
Она села за руль подавленная и непривычно тихая. Бестолково хватаясь за рукоятки, она заглушила мотор, потом завела его, стронула трактор с места, но он тут же остановился и окончательно замолк.
Уста Мейрам что-то говорил ей, советовал, но Тося остекленело смотрела перед собой, ничего не замечая и не слыша. Потом она слезла и, ни на кого не глядя, отошла в сторону.
Когда испытания кончились, Тося, кусая губы, слушала, что говорит Соловьёв, обращаясь к курсантам:
— Вы ещё не знаете всех трудностей работы и её тонкостей. За короткий срок всему не выучишься, всего не предусмотришь. Вы узнаете, что такое бессонные ночи, что такое капризы мотора или подгонка новой детали. Вы будете часами ждать помощи и потом, сжав зубы, навёрстывать упущенное. Вы будете плакать от злости и радоваться, как дети. Вам надо закалиться и стать настоящими мастерами своего дела. Много огорчений и испытаний вас ждёт впереди. И всё-таки это хорошо, потому что вы начинаете большую, трудную жизнь…
Саша повёл трактор к совхозу. Соловьёв и уста Мейрам шагали, окружённые трактористами, которые предлагали завтра же начать пахоту.
— Байтенов не велит, — отшучивался Соловьёв.
Под лучами солнца влажная земля сверкала и искрилась. Небо было чистым и глубоким. Настроение у людей было приподнятым.
Только Тося горько плакала, забившись в вагончик. Как всё получилось обидно и нелепо. Ей очень хотелось доказать, особенно Саше, что она ничуть не хуже ребят, что она тоже может стать настоящим трактористом. И вдруг Сашина насмешка выбила её из колеи. Добро бы Асад пошутил — с ним считаться нечего, но Саша… И Тося разволновалась, забыла, что надо делать. А услышав обидные смешки, окончательно растерялась. Она так боялась опозориться, что от одного этого страха ничего уже не понимала.
Теперь, конечно, над ней станут ещё больше смеяться. И правильно сделают! Скорей бы уж перебираться в степь, чтобы не торчать на виду у всех!
Незадолго до рассвета Соловьёв проснулся: началась метель. Холодный ветер ворвался в приоткрытые окна вагончика, захлопал дверью.