Просторный человек

Ася лежала недалеко от развилки дорог, среди высокой травы. Она приползла и лежала здесь, под закатным небом, словно забыв недавнее и помня что-то другое, лучшее. Шевелились под землей корни купавки — желтого солнышка полян, юные ростки ее покидали материнское корневище для своей жизни. И рядом, под разбитой молнией разлапой елью пальчики ящерицы цепко касались бурого листа, а на недальней березе, напрягая свое радостное горлышко, выкликала кукушка — птица, таящаяся от людей. И нежные трубы, сплетая и расплетая узор, давали обрести голос траве, цветам, зверям. И потом лишь вливался глас человека, возносящий ввысь помыслы свои и чувства, — не мимо всего этого зеленого, бурого, кишащего, рвущегося к свету мира, а в согласии с ним, в удивлении перед его тайнами и гармонией и возвышающей душу красотой.

— Ася!

Она не вздрогнула и не отозвалась.

Он окликнул громче:

— Ася! Ася! — И, не видя ее, не слыша, теряя надежду, снова и снова: — Ася! Ася! Ася!

Голос его отдалялся, в нем звучала тревога.

Стало быстро темнеть. Разбитая молнией ель, смолисто дыша, отдавала свое тепло. И большая птица — два желтых глаза и ушки на пушистой круглой голове — птица, похожая на летающую кошку, медленно соскользнула с верхних веток, припадая на крыло. Такая осторожная — и не заметила Асю, будто утверждая ее близость с деревьями, птицами, ночью; будто сопрягая ее с разлитой в этом мире жизнью, которая не начинается рождением и не кончается смертью.

— Ася! Ася! — слышалось издалека. Теперь уже было два голоса:

— Ася! Где ты? Ася! Отзовись!

ОТ АВТОРА

Я подумала: здесь остановлюсь. Потому что всего не исчерпаешь. Попрощаюсь со своими героями. Впрочем, может, и нельзя так говорить «герои» — ведь они, все трое, чем-то схожи между собой, для меня они порой как бы сливаются в одно лицо — просто разные его выражения, ракурсы, освещенье… Характер этот, лишенный авантюрности и жизненного напора, не рассчитанный на насилие и агрессию (свою ли, чужую), — возможно, именно в силу этой своей особенности — увеличивает пространство для своего поиска. Он уводит посягательства от того, что так очевидно дарит жизнь внешняя, с ее материальной основой. Вероятно, отсюда — мысль о проживании нескольких жизней — в искусстве, в науке, в человеческом бережении и любви. Не буквально, конечно. Не однозначно… Мир, не лишенный знаков, значений, тайн…

И, понятно, такой персонаж не представляет больших возможностей для сюжетных ходов. Он не начнет войны, не кинется отнимать, перегрызать глотку…

Пантера или тот же лев, может, и позанятней. И народу возле их клетки всегда полно. (Заметим в скобках — возле клетки. А поживи-ка вместе в родных джунглях!) Этот же вот, о котором — я… есть границы, которых он никогда не переступит. И тут, я полагаю, — его сила. Неразмытость границ дает ему возможность расти в глубину и высоту. Не обедняет, а делает просторней. (Таков мой смысл, такова подоплека слова.)

Я верю в просторного человека. Верю в корни, питающие его. И в высоты, ему доступные.