Кроме того, растущий интерес к этнографии пространства и места проистекает из исследований в таких сферах, как науки об окружающей среде (environmental studies), геоинформационные системы (GIS), городские исследования, мир-системный анализ, изучение миграции, технологии строительства/проектирования, и в других областях, связанных с концепциями пространства, места и территории. Можно привести даже пример из области медицины, где внимание к значимости пространства и места привлекли результаты исследований трех ученых, которые в 2014 году были удостоены Нобелевской премии по физиологии и медицине за изучение «внутренней GPS [системы глобального позиционирования]» мозга, позволяющей ориентироваться в окружающем пространстве не только лабораторным крысам, но и человеку. Еще в 1971 году профессор Джон О’Киф обнаружил структуры, названные им клетками (нейронами) места, и «продемонстрировал, что эти клетки фиксировали не только видимое, но и незримое для них, выстраивая внутренние карты в различных средах» (Altman 2014). В 2005 году профессора Эдвард и Мэй-Бритт Мозер выявили еще один компонент присутствующей в мозге системы позиционирования, открыв нервные клетки, которые отвечают за координацию и ориентацию, – они получили название клеток (нейронов) решетки (Altman 2014). В этих исследованиях постулируется биологическая основа ориентации в пространстве и делается более существенный акцент на человеческом опыте пространства и места. Даже в области архитектуры, где застройка и пространственные отношения зачастую предопределяются формальными принципами проектирования, не связанными с опытом и предпочтениями людей, состоялось возрождение представлений о пространстве с точки зрения культуры. О внимании же к категории места (place) свидетельствует появление в архитектурных и дизайнерских вузах курсов и программ по «созданию мест» (place-making) (Weir 2013).
Все более уверенным становится и понимание значимости этнографии в качестве методологии для решения социально-пространственных проблем и публичной политики. Среди представителей социальных наук уже звучали призывы к более ангажированной этнографической практике и приверженности целям социальной справедливости (Low 2011, Low and Merry 2010), к созданию публичной антропологии, нацеленной на выявление расовых предрассудков и расизма (Mullings 2015), и публичной социологии, выходящей за рамки традиционных количественных прикладных исследований (Burawoy 2005 / Буравой 2008). Как утверждает Дидье Фассен, «этнографический подход особенно актуален для малоисследованных сегментов общества», поскольку он «проливает свет на неизвестное», одновременно «подвергая допросу очевидное» (Fassin 2013: 642). Этнографические исследования получают признание даже в рамках международной системы правосудия благодаря их применению для мониторинга нарушений прав человека и фиксации нарастающего во всем мире ощущения небезопасности (Goldstein 2012, Merry et al. 2015). Способность этнографии давать точные описания и проводить исследования, учитывающие разные точки зрения, обеспечивает гибкость и нестандартность подхода к сложностям сегодняшних социальных отношений и культурных контекстов. Этнография пространства и места в качестве подраздела этого методологического комплекса обладает не только всеми перечисленными особенностями, но и потенциалом для интеграции материальности и смыслов человеческих действий и практик в локальном, транслокальном и глобальном масштабах.
Ил. 1.1. Юнион-сквер (Грегори Т. Донован)
Этнографический обзор Юнион-сквер (Нью-Йорк)
Одним из способов оценить возможности этнографии пространства и места является обращение к какой-либо уже существующей локации и тем исследовательским вопросам и интригующим взаимосвязям, которые сразу же возникнут перед нами. Например, что привлекает ваше внимание при рассмотрении снимка Юнион-сквер в Нью-Йорке (ил. 1.1)? Видите ли вы прежде всего городскую площадь в окружении высотных зданий, построенных по проектам известных архитекторов, широкие тротуары, вдоль которых расположены модные магазины, и заполненные автомобилями улицы – или же вы сосредоточитесь на людях, которые собираются в этом месте, и многообразии их занятий? Увлечены ли вы разноплановой фактурой и обстановкой этого места (одни участки площади покрыты деревьями и травой, а на других располагаются памятники, киоски, торговые точки и навесы при разнообразии тротуарной плитки и ступенек) – или же вас больше интересуют границы этого пространства, присутствующая в нем материальная инфраструктура, наличие точек доступа в интернет и камер видеонаблюдения? Вспоминается ли вам опыт нахождения в похожей локации в другое время и в другом месте – или же вы пытаетесь зафиксировать свои ощущения здесь и сейчас? С чего бы вы начали изучение или переосмысление этого общественного пространства?