Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

В ответ на эти формы регулирования и контроля уличные торговцы кооперируются друг с другом, а владельцы магазинов, у которых они во избежание проблем с полицией арендуют помещения, тем самым становятся агентами иной разновидности социального производства пространства, в отличие от исторических притязаний, гегемонии элиты и дискурсивных практик, которые мы наблюдали на примере парка Сентраль в Сан-Хосе. Напротив, на рынке Шилинь уличные торговцы присваивают и общественные, и частные объекты, взаимодействуя с муниципалитетом и местными компаниями при помощи правовых, внеправовых и неправовых практик. Все это порождает, по определению Чиу, «текучее врéменное присутствие» (fluid occupancy) – стратегию, результатом которой становится динамичная и постоянно меняющаяся конфигурация городского пространства (Chiu 2013: 335).


История и городской контекст

Рынок Шилинь развивался благодаря деятельности китайских иммигрантов, которые поначалу жили в южной части одноименного района Тайбэя и построили храм Цзычэнь на участке в центре города, окруженном четырьмя магистральными улицами (ил. 3.14). Эта территория приобрела известность благодаря оптовой торговле рыбой, овощами и фруктами, поскольку она расположена поблизости от реки Килун: еще в 1909 году японские колониальные власти построили здесь два крытых рынка, чтобы разместить торговцев фруктами и овощами (Yu 1995, цит. в: Chiu 2013). В 1950‐х годах пространство напротив храма Цзычэнь стало популярным дневным рынком, а к следующему десятилетию появилось множество регулярных ночных торговцев, которые продавали традиционную тайваньскую еду студентам трех расположенных неподалеку университетов. Этим торговцам, располагавшимся за пределами оптовых рынков, повезло, когда значительную часть спроса на рыбу, овощи и фрукты перехватили розничные рынки. В 1970 году в связи с увеличением количества продавцов еды и их местных покупателей был основан ночной рынок Шилинь (Chiu 2013).


Ил. 3.14. Карта Тайваня, Тайбэя и рынка Шилинь (Эрин Лилли)


В дальнейшем регулирование ночной торговли стало проблемой для местного сообщества. Хотя изначально торговцы занимали площадь перед храмом, они вторгались и в само его здание, досаждая храмовому управляющему (Chiu 2013). Сначала муниципалитет выделил торговцам открытую площадку позади храма со всем необходимым, а за пользование этим местом взималась арендная плата. Однако многие продолжали торговать напротив храма, что в конечном итоге вынудило муниципалитет сделать над этой площадкой крышу и открыть два оптовых рынка, которые могли работать ночью. Места в пределах крытых пространств распределялись по жребию, после чего 535 торговцев получили лицензии, за которые нужно было платить ежемесячно, а для использования постоянных мест торговли требовалось регистрироваться в администрации рынка (Chiu 2013).

В то же время оставались и «различные формы внеправовых – нелицензированных и незарегистрированных – групп торговцев» (Chiu 2013: 341), у которых не было доступа к лоткам и точкам, находившимся под управлением муниципалитета. Такая ситуация была в особенности характерна после 1990 года, когда власти перестали легализовывать торговцев, и эти находившиеся вне правового поля продавцы находили иные способы решить проблему со своим рабочим местом. Одни арендовали арочные фасадные витрины у владельцев местных магазинов, а другие создавали «саморегулируемые сообщества, которые завладели центром улицы Дадун» (там же: 341). Эти различные стратегии торговцев – легализация с постоянными прилавками и точками, саморегулируемые сообщества вне правового поля и квазилегальная аренда частных помещений у владельцев магазинов – сосуществовали в рамках экономики туризма конца 1990‐х годов.


Социальное производство неформальности

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука